Гарсиа Лорка

- "Ла Баррака"? - Угарте поднял брови. - Барак, хижина? Балаган - в точном смысле слова! Не слишком ли... несолидно? Касона, например, называет свой театр Народным, мы могли бы - Студенческим или Университетским.

Федерико сиял. Студенческим? Университетским? Пожалуйста - как подзаголовок. А заглавие - вот оно. Именно - балаган. С балагана все и пошло! Обняв за талию оторопевшего официанта, он закружился с ним между столиками, с наслаждением полоща горло этими "рр":

- "Ла Баррака"! "Ла Баррака"! "Ла Баррака"!

6

Название и впрямь оказалось счастливым.

В ноябре 1931 года съезд Федерации испанских студентов принял решение: создать Университетский театр, назвав его "Ла Баррака". А 15 декабря Фернандо де лос Риос занял пост министра просвещения в кабинете Асаньи. По ходатайству нового министра правительство предоставило Университетскому театру субсидию - 50 тысяч песет.

Пока Эдуардо Угарте творил чудеса изобретательности, добывая автобус, подыскивая помещение для занятий и решая десятки других вопросов, возникавших на каждом шагу, Федерико занялся набором труппы. Взыскательность директора "Ла Барраки" приводила в смятение толпы осаждавших его студентов и студенток. Даже родной его сестре - Исабель, даже Лауре де лос Риос, дочери дона Фернандо, ставшей к этому времени невестой Франсиско, брата Федерико, пришлось приложить немало усилий, чтобы попасть в число счастливцев.

Начались репетиции - впрочем, сперва это были только шумные, затягивавшиеся далеко за полночь сборища, на которых обсуждали будущий репертуар, рассуждали и спорили о театре, узнавали друг друга, мечтали вслух и просто дурачились. Федерико дурачился едва ли не больше всех - он показывал фокусы, ставил шарады, пародировал известных актеров. Никто и не замечал, как зорко присматривался он к своим новым товарищам, изучал их склонности, прикидывал мысленно, кто на что годен. Зато распределение ролей в пьесах, намеченных к постановке, обошлось без обычных в подобных случаях обид и неудовольствий.

Потом пошли уже настоящие репетиции, и тут Федерико обнаружил упорство и въедливость, каких и сам в себе не подозревал. Он заставлял по многу раз повторять каждую сцену, добиваясь от ее участников полнейшей естественности и в то же время максимальной самоотдачи.

- Погоди, дружок, - останавливал он юного галисийца Рамона, заставлявшего в роли Солдата покатываться со смеху партнеров по интермедии Сервантеса "Бдительный страж". - Ты прав как будто... разве он и впрямь не смешон, этот потрепанный влюбленный Солдат, с утра до ночи торчащий под окном у молодой судомойки, которая в награду обливает его мыльной водой и помоями? Разве не жалок он со своим хвастовством, напыщенными словесами и несбыточными надеждами?.. Однако вспомним: он стар и беден, он, по всей вероятности, храбро сражался; в сумасбродной его любви все-таки больше поэзии, чем в житейской мудрости пролазы пономаря. Если ты будешь иметь это в виду, зрители будут смеяться не меньше... но не только смеяться!

Рамон хлопал себя по лбу, превращался опять в Солдата, восклицал с жаром и с гордостью:

- Из каждой нитки этого худого колета ты можешь намотать целый клубок моего благородства!

Федерико стучал карандашиком по столу, говорил мягко и непреклонно:

- Еще раз. Отчаянней. Con duende!

- Как это в конце концов понимать: con duende? - взмолился однажды Рамон, вытирая лоб.

Федерико усмехнулся.

- А вот послушай. Послушайте! - возвысил он голос, но актеры и так уже окружили его, предвкушая очередной рассказ. - Как-то раз андалусская кантаора Пастора Павон, по прозвищу "Девушка с гребнями", - сумрачная испанская душа, не уступающая по силе воображения самому Гойе, - пела в одной из крохотных таверн Кадиса. Голос ее был подобен расплавленному олову, и в то же время казалось, будто он порос мохом. Она играла своим голосом так, что он то запутывался в ее волосах, то нырял в бокал мансанильи, то терялся в дальних зарослях кустарника. Но напрасно: все было бесполезно. Слушатели оставались спокойными.

Был среди них великолепный босяк Игнасио Эспелета, - и Федерико, чуть втянув голову в плечи, стал похож на старую, мудрую черепаху, - тот, которого спросили однажды: "Почему ты не работаешь?", и он, презрительно усмехнувшись, ответил. "Зачем мне работать, ведь я из Кадиса!"

Была там Элоиса, проститутка из Севильи, - Федерико надменно выпрямился, - прямая наследница легендарной Соледад Варгас, которая когда-то не согласилась выйти замуж за Ротшильда, посчитав его недостойным себя. Были там и братья Флоридас - люди называют их мясниками, на самом же деле они скорее древние жрецы, приносящие и поныне тельцов в жертву языческим богам. А в углу, с лицом, напоминающим критскую маску, сидел величественный скотовод дон Пабло Мурубе.

Пастора Павон кончила петь посреди молчания. Один только человечек знаете, вроде тех крошечных плясунов, что выскакивают порой из водочных бутылок, - саркастически промолвил вполголоса "Ура, Париж!", как бы желая сказать: "Для нас тут не имеют значения ни способности, ни техника, ни мастерство. Нам важно другое".