Гарсиа Лорка

- О разумеется, - отвечает собеседник учтиво. - "Романс о гражданской гвардии", например. Есть и пьесы - скажем, "Иерма". А интервью какие! Вы, возможно, еще не читали самого последнего - того, где ваш друг заявляет, что ему ненавистны испанцы, приносящие себя в жертву абстрактной идее национализма?..

- Но нельзя же сводить его творчество только к этому! - умоляюще возражает композитор.

- В самом деле? - усмехается собеседник. - Тогда, быть может, вы укажете мне такие произведения Гарсиа Лорки, которые помогают воспитывать людей в нашем духе?.. Или, - продолжает он, насладившись растерянным молчанием старика, - хотя бы поручитесь за то, что теперь наши идеи найдут выражение в его стихах? Впрочем, что я! - как бы спохватывается он, прищурившись. - Вы и сами не пожелали с нами сотрудничать... Счастье ваше, что музыка не поэзия; композитору все-таки легче скрыть свои мысли. Вот почему мы с вами так мирно беседуем. И вот почему, - заключает незнакомец, вставая, - я решительно ничего не могу сделать для облегчения участи вашего ученика и друга.

- Но Федерико - великий поэт! - в отчаянии хватает его за рукав дон Мануэль.

- Великий поэт! - отзывается, словно эхо, незнакомец, без труда высвобождая рукав из бессильных стариковских пальцев. - Один крупный деятель нашего движения сказал как-то, разумеется, в узком кругу: "К поэтам нельзя относиться серьезно. Иначе их пришлось бы расстреливать".

- Вот видите! - пытается Мануэль де Фалья сложить в улыбку трясущиеся губы. И, задохнувшись, слышит:

- В идеале это, конечно, так. Но пока борьба не окончена, мы вынуждены относиться к поэтам серьезно. Вполне серьезно.

17

Где-то за окном, за прикрывающим окно уродливым деревянным ящиком плеск магнолиевых листьев в университетском саду по соседству, и безлунная августовская ночь, и Гранада, и воля... А здесь - голые стены, свет пыльной лампочки под потолком, вздохи и стоны товарищей по заключению.

Ничего этого не видит, не слышит совсем еще молодой человек в полосатой пижаме. Внезапный, как обморок, сон, сваливший его, приоткрыл ему рот, разгладил морщины, вернул лицу мальчишеское выражение.

Человек не знает, что уходят последние часы его жизни, что еще несколько дней - и немыслимая боль полоснет по сердцам всех, кто знал, кто любил его; не знает - а как удивился бы, если б узнал! - что имя его станет знаменем революционной поэзии; что под это знамя, рядом с Рафаэлем Альберти, встанут Мигель Эрнандес, Пабло Неруда и много иных, известных ему и неизвестных;

что через год в Париже писатели разных стран перед портретом Гарсиа Лорки принесут клятву на верность свободе;

что другим, огромным его портретом республиканская Испания украсит свой павильон на Всемирной выставке

и что бывший друг его, Сальвадор Дали, предложит выставить в том павильоне свои картины с одним условием: пусть снимут портрет Федерико, занимающий, по мнению Сальвадора, слишком много места...

Он не знает, какой крестный путь предстоит пройти его родине;

не знает, что старый поэт Антонио Мачадо, который оплачет его смерть в скорбных стихах, умрет в изгнании, не захотев остаться под властью фашистов, не пережив и месяца разлуки с Испанией;

что в изгнании умрут учителя его и друзья - Фернандо де лос Риос, Мануэль де Фалья, Хуан Рамон Хименес, Хосе Морено Вилья, Эдуарде Угарте, Альберто Санчес, и столько других...

что скончается, находясь под домашним арестом, Мигель де Унамуно, бросив перед смертью слова презрения в лицо фашистскому изуверу;

что поверенный в делах Чили в Мадриде, Карлос Морла Линч, откажет в убежище другу его Мигелю Эрнандесу и Мигель Эрнандес умрет во франкистской тюрьме...

Он не знает, что его поэзия пойдет по свету, завоевывая сердца;

что испанский народ не даст своим тюремщикам отнять у себя эту поэзию;

что через двадцать пять лет мадридская молодежь будет кричать на представлении "Иермы": "Да здравствует Федерико Гарсиа Лорка! Долой фашизм!";

что речью о нем Николас Гильен откроет первый съезд писателей, художников и артистов социалистической Кубы;

и что в мире нашем чуть прибавится счастья оттого, что жил на свете такой поэт - Федерико Гарсиа Лорка...

Ни о чем этом не знает и никогда уже не узнает человек в нелепой пижаме, лежащий навзничь в грязной камере. Он спит, и лицо его спокойно.

Попросив часового доложить, что машина подана, сеньор Фулано вновь уселся за руль в самом дурном расположении духа. Право же, если б знать заранее, что его гордость - темно-вишневый "мерседес" - навлечет на своего владельца все эти обязанности, не стоило б, может, и покупать его. Но кто мог полгода назад предвидеть, что теперешняя гранадская власть, ссылаясь на затруднения с транспортом, заставит владельцев автомобилей возить по ночам арестованных с конвоирами за город и возвращаться оттуда уже с одними конвоирами...