Гарсиа Лорка

"Да, я увел ее к реке..." Нет, старший брат не разделяет этих надежд, просто ему лень спорить. Ему не верится, что правительство пойдет на уступки внутри страны теперь, когда оно наконец-то - после стольких провалов! - добилось военных успехов в Марокко. Удачная высадка в бухте Алусемас, наступление превосходящими силами на войска Абд эль-Керима - и вот уже патриотическая гордость взыграла в обществе, и многие из тех, кто вчера лишь смеялся над Мигелито, заявляют, что он как-никак смыл позор Аннуала. Газеты трубят о великой победе в Северной Африке, диктатор принимает поздравления и распределяет лавры, никто словно и не помнит о тысячах мертвецов, оставшихся в африканских песках.

"Да, я увел ее к реке..." Братья молчат. Дорога опускается в долину, тонущую в сером сумраке; из-за Сьерра-Невады выходит луна, а на самых высоких гребнях еще дотлевает закат.

А какое-то время спустя в памяти Федерико прорастает несколько слов. Он не помнит, откуда эти слова, да и не старается вспомнить, всецело поглощенный их смыслом. "Думал я - она невинна, но она - жена другого!" не испанец навряд ли поймет, в чем тут обида. Нужно знать неписаный кодекс: настоящий мужчина влюбляется только в девушку. Замужняя женщина, обманом добившаяся его любви, наносит урон его чести. Такая женщина заслуживает того, чтобы обойтись с ней, как с продажной.

Несправедливо? Жестоко? Сейчас Федерико об этом не думает. Сейчас он тот человек, что влюбился в чужую жену, приняв ее за невинную девушку. Упоение женским телом изведано им, оскорбленная гордость, неутолимая ревность - и рука его сотрясается, выводя стихи, от которых у него самого пересыхает в горле.

Проходит еще несколько дней. Однажды утром Федерико зовет к себе брата, и по его голосу тот сразу догадывается зачем. Так и есть - едва дождавшись, пока Франсиско усядется, Федерико читает ему только что законченный романс "Неверная жена":

И в полночь на край долины

увел я жену чужую,

а думал - она невинна.

То было ночью Сантьяго,

и, словно сговору рады,

вокруг фонари погасли

и замерцали цикады.

Я сонных грудей коснулся,

последний проулок минув,

и жарко они раскрылись,

кистями ночных жасминов.

А юбка, шурша крахмалом,

в ушах звенела, дрожала,

как полог тугого шелка

под сталью пяти кинжалов.

Врастая в безлунный сумрак,

ворчали деревья глухо,

и дальним собачьим лаем

за нами гналась округа.

За голубой ежевикой,

у тростникового плеса,

я в белый песок впечатал

ее смоляные косы.

Я сдернул шелковый галстук,

она наряд разбросала.

Я снял ремень и револьвер,

она - четыре корсажа.

Была нежна ее кожа,

белей лилейного цвета

и стеклам в ночь полнолунья

такого блеска не ведать.

А бедра ее метались,

как пойманные форели,

то лунным холодом стыли,

то белым огнем горели.

И лучшей в мире дорогой

до первой утренней птицы

меня этой ночью мчала

атласная кобылица...

Меня не покинул разум,

а гордость идет цыгану.

Слова, что она шептала,

я вам повторять не стану.

В песчинках и поцелуях

ушла она на рассвете.

А гневные стебли лилий

клинками рубили ветер.

Я вел себя так, как должно,

цыган до смертного часа!

Я дал ей ларец на память

и больше не стал встречаться,

запомнив обман той ночи

в туманах речной долины

она ведь была замужней,

а мне клялась, что невинна.

Франсиско молча разводит руками.

- И подумать только, - говорит он, переведя дух, - что ты сделал все это из песенки того мулеро... а я-то на нее и внимания не обратил!

- Какая песенка? - удивляется Федерико. - Какой мулеро?

Напрасно пытается младший брат восстановить в его памяти обстоятельства прогулки в Сьерра-Неваду - Федерико решительно не помнит никакой песенки. История с неверной женой, утверждает он, выдумана им сначала до конца. Настойчивость Пакито раздражает его, и, почувствовав это, брат растерянно замолкает.

Неловкую паузу прерывает дон Федерико, входящий с развернутой газетой в руках.

- Погодите с вашими стихами! - восклицает он добродушно. Окончательная победа в Марокко! И сколько наград, вы послушайте! Примо де Ривере - целых два ордена: Большой лавровый крест святого Фердинанда и "Морская слава". А один полковник Иностранного легиона, тридцати четырех лет всего, производится в генералы - такого молодого генерала в Испании еще не было! Кстати, Пакито, он твой тезка - Франсиско Франко.

9

В марте 1926 года Федерико снова в Гранаде.

"Я сейчас много работаю, - пишет он Хорхе Гильену, получившему к этому времени кафедру в Мурсии. - Заканчиваю "Цыганский романсеро". Новые темы и старые неотвязные чувства. Гражданская гвардия разъезжает взад и вперед по всей Андалусии. Хотелось бы мне прочитать тебе любовный романс о неверной жене или "Пресьосу и ветер".

"Пресьоса и ветер" - это цыганский романс, который представляет собою миф, сочиненный мною. В этой главе романсеро я пытаюсь сочетать цыганскую мифологию с откровенной обыденностью текущего времени. Получается нечто удивительное, но, надеюсь, и по-новому прекрасное. Я хочу добиться того, чтобы образы, которыми я обязан своим героям, были поняты ими, были видениями того мира, где они живут, хочу сделать романс слаженным и словно камень крепким.