Гарсиа Маркес

Между тем коммунистические и прокоммунистические режимы по всему миру погружались в тяжелейший, «последний и решительный», как покажет время, кризис, начавшийся с польской «Солидарности». Реакция Маркеса, этого Чарли Чаплина мировой литературы, в эпоху наступающего мирового кризиса коммунистической идеи была оригинальной. По заданию нескольких журналов он полетел на «Конкорде» «в компании апатичных бизнесменов и сияющих дорогих проституток» в Гонконг и Бангкок и написал забавный, откровенный, на грани с порнофолом репортаж из мировой столицы секс-туризма, в котором констатировал, например, что американские отели, где воздух свежий, а простыни чистые, как нельзя более располагают к занятиям любовью. Он уверял, что по большому счёту только любовь и секс — достойные литературы темы, что сам он лишился невинности в тринадцать лет и никогда ничего не имел против секса, но секс, по его мнению, «особенно хорош в любви, а иначе грозит превратиться в простую механику и физические упражнения, к которым лично он с детства тяги не испытывал…».

Возможно, кризис «коммунистического жанра» склонил его в начале 1980-х и к интервью журналу «Playboy», от которого много лет он отмахивался. Интервью состоялось по его предложению в Париже, мировой столице любви. Журнал послал на интервью наиболее цепкую и сексапильную из своих молодых корреспонденток — Клаудию Дрейфус (которая станет впоследствии — в том числе и благодаря откровенному, вызвавшему огромный интерес интервью Маркеса — всемирно известным интервьюером, специализируясь именно на знаменитых писателях).

Вначале Маркес разъяснил читателям «Плейбоя» в США и во всём мире свою политическую позицию, особенно подчеркнув то, что они с Фиделем Кастро «гораздо больше говорят о культуре, чем о политике», и что «это настоящая давняя мужская дружба без всякого расчёта». Затем обратился к главной теме журнала — любви и сексу. Сказал, что никто, «ни один из нас не знает другого, даже очень близкого человека», и они с Мерседес — не исключение; он до сих не имеет ни малейшего представления о том, сколько ей лет. «„Да, в молодости у меня было много проституток, — признавал Маркес. — Они были моими друзьями. Я ходил к ним не столько заниматься любовью, сколько для того, чтобы избавиться от одиночества. Как коллекционер хранит монеты или марки, я храню воспоминания о моих проститутках. И с сентиментальностью пишу о них в моих книгах… Вообще, надо сказать, что сексуальная инициация начинается дома. О ком тайно мечтает отрок? О кузинах, о тётушках… Но там — табу. А проститутки — это совсем другое. И они действительно были моими добрыми друзьями — и те, с которыми спал, потому что не было ничего ужаснее, чем спать одному, и те, с которыми почти никогда не спал, а просто делился своей повседневной жизнью, своими мечтами о будущем… Я всегда говорил в шутку, что женился, чтобы не завтракать в одиночестве. Конечно, Мерседес считает, что я порядочный сукин сын… Вы спрашиваете, есть ли у меня слабости? Сколько угодно! Главная — моё сердце. В эмоционально-сентиментальном смысле. Если бы я был женщиной, то не мог отказать… И в характере у меня много женского. Мне необходимо, чтобы меня любили. Это для меня главное. Я и писать стараюсь как можно лучше, чтобы меня сильнее любили“. — „Это похоже на нимфоманию“, — замечает Клаудия Дрейфус. „Совершенно верно, — соглашается Маркес. — Но нимфомания своеобразная — нимфомания сердца… Если бы я не стал писателем, то был бы пианистом в баре, чтобы любящих наполнять ещё большей любовью и притяжением, влечением друг к другу… Извечное, неизбывное половое влечение — что может быть сильнее и выше этого? Для меня несомненно: смысл жизни — это любовь… И писать стоит только о любви, потому что всё остальное — от лукавого. Мой следующий роман будет конечно же о любви, о страстной безумной безнадёжной вечной любви мужчины и женщины…“».

Это интервью в «Плейбое» не публиковалось почти год, а когда было напечатано, то заняло несколько разворотов, что противоречило устоявшемуся формату главного журнала для мужчин. Его прочли миллионы, в редакцию пришло около тридцати тысяч писем из разных стран, что тоже было рекордом. Двадцать процентов писем — от мужчин, пятьдесят восемь — от женщин, остальные — от девочек в возрасте от одиннадцати до восемнадцати лет (что, безусловно, польстило пятидесятичетырёхлетнему писателю, он даже перечёл интервью Владимира Набокова тому же «Плейбою» и его «Лолиту»). Адресованы письма были «настоящему мачо», «блестящему душевному стриптизёру», «нимфоману сердца», «мужчине мечты» и т. п. Когда из редакции позвонили и осведомились, не переслать ли хотя бы часть этой корреспонденции ему в Мехико, Маркес, заслушав особо эмоциональные, откровенные выдержки, отказался: «Ни в коем случае! Мерседес зачитается и поймёт, что я не тот, под личиной которого так долго и ловко скрывался».