Гарвардская площадь

Темнело ко Дню благодарения все раньше, Калаж заходил заглянуть в мои словари и проверить домашние задания, засиживался до двух утра. Ему начинало казаться, что и он тоже студент, что мы с ним соседи по общежитию в какой-то американской Богемии. Чтобы свести концы с концами, он хватался за любую работу. Денег постоянно не хватало. Но мы как-то управлялись, случались даже дни, когда, после череды чудес, нам удавалось отправиться в Норт-Энд, принести еды и устроить камерный ужин для друзей. Когда выяснялось, что женщин придет больше, чем мужчин, а значит, нужен лишний гость, мы непременно говорили в шутку: а не пригласить ли Графа? Заканчивалось дело всегда анекдотом про графа Дракулу с двумя выбитыми зубами.

Однажды воскресным вечером в конце осени мы всей компанией отправились на двухсерийный фильм в церковь Гарварда-Эпворта. Заплатив по доллару с носа, посмотрели старую ленту под названием «Желание». Она никого из нас не тронула. Потом отправились в «Касабланку», выпили по бокалу вина, разошлись по домам. Калаж, если у него не было свидания, возвращался ко мне. Знал, что дома мне нужно читать, поэтому сидел тише мыши.

У нас у обоих были студенты. Случалось сравнить впечатления. Ему это нравилось. Я помог ему составить первую проверочную по грамматике. Потом научил распечатывать и проверять задания. Помогал определить, где ставить А, где В-, а где С+. Ему открылся совершенно новый мир, и было видно: в душе его поселились восторг и благоговение, будто у иммигранта на борту парохода, который рано на рассвете увидел вдалеке смутные очертания Манхэттена. Калажу нравился ритм этой его новой жизни.

Примерно за неделю до Дня благодарения случилось сильнейшее потрясение во всей его жизни. Кто-то из студентов обратился по его поводу в администрацию. Письмо переслали на мой адрес. Его приглашают на ужин в формате «преподаватель – студент» в одном из домов у реки. С чего бы это? Кто-то из студентов на него нажаловался? Нет, это, наоборот, особая честь, пояснил я. Студент приглашает преподавателя на официальный ужин один на один. Он долго думал. «А в таком виде идти можно?» – «Нет, нужно костюм и галстук». Он выслушал, скручивая сигарету, разглядывая табак, не произнося ни слова. Оке, оке. Мне стало его жалко. «Галстук я тебе ссужу, если хочешь, а вот костюмы мои тебе не подойдут».

В назначенный вечер он постучал в мою дверь; на нем были серый двубортный фланелевый костюм, голубая рубашка и темно-синий галстук. Я опознал галстук от «Шарве». Он заметил мое восхищение. «Спасибо комиссионке», – пояснил он. А вот костюм французский. Рубашка тоже. То ли костюм, рубашка и черные ботинки у него уже были, то ли он специально съездил в Бостон и их там купил. Че Гевара в костюмчике на заказ. Калаж сбрил усы, причесался, чуть смазал волосы бриллиантином и помолодел как минимум лет на семь. Мне он напомнил человека, который впервые собрался в оперу.

– Как закончится – позвоню. Хочешь – встретимся выпить в «У Максима». Найдем новых женщин.

Я проводил его взглядом.

Изысканный ужин раскрыл перед ним все чудеса Америки. Свинину он раньше никогда не ел, но сочная ветчина с ломтиками ананаса и гвоздики плюс креветки, крупнее которых он в жизни не видел, сломили последнюю волю к сопротивлению. А больше всего ему понравилось, что каждый раз, как ему начинало казаться, что пора бы подавать десерт, вдруг поступал некий знак, что это только начало. Он попробовал блюда, каких никогда не видел наяву и ни за что не опознал бы по названию, но вкус у них оказался божественный, и всего подали так много, что он невольно оглядывался в поисках пакета, куда можно будет сложить остатки для меня, или для друзей из кафе «Алжир», или хотя бы на память об этом вечере. Американский рай был неисчерпаемым средоточием всего зажравшегося эрзаца на свете. Ему страшно понравилось. «Как будем устраивать вечеринку, обязательно поджарим ветчину с ананасами».

Потом он надолго задумался.

– Должен тебе сказать, что весь вечер думал про одну-единственную вещь.

– Какую?

– Давай-ка женись на Эллисон.

– Зачем?

– Если не ради себя, то ради своих детей, ради тех, кого любишь, и ради меня тоже, потому что эта страна – просто изумительный эрзац.

Попав на крючок, он немедленно обнажил свою слабость. До тех пор он источал ненависть к Америке, облагораживая тем самым свой статус парии. Он взирал на Новый Свет с балкона, где сидел на карантине, приблизиться к нему не мог, дотронуться – тем паче, а потому поливал его проклятиями. Но получив в этот Свет приглашение – пусть даже лишь с правом взглянуть одним глазком по ходу единственного вечера, – он немедленно обратился в новую веру. Я уверен, что в глубине души он только и ждал, когда ему дадут возможность принести клятву верности. Я спросил, что именно его приманило – роскошь, изобилие, самодовольство богачей? «На самом деле, – сказал он, – ветчина. И наверное, еще то, что по сравнению с их красными винами наше паршивое un dollar vingt-deux – полная дрянь».