Гатчинский бес

– Вот и хорошо, что не бунт, – с оттенком иронии сказал он. – Иначе разговор с вами был бы иной, да и не здесь. Глупость простительна, смутьянство наказуемо. Так-то, молодой человек.

Сергею в один миг сделалось жарко. Он резко поднялся.

– А я, ваше высокопревосходительство, себя глупцом не считаю, – сказал он, глядя Победоносцеву прямо в глаза. – Что сделал, то сделал. Хорошо ли, плохо ли, – Бог рассудит. И если военная карьера теперь закрыта, – ну что ж… В России дорог много. Авось на какой-то Родине еще послужу.

Дядя вновь заерзал – на сей раз одобрительно.

– А мне нравится твой племянник, Кирилл Иванович, – сказал вдруг Победоносцев. – Горяч, но не глуп. И мыслит правильно. А гонор, мне сдается, не от вредности – от молодости. А кто не был молод? Пожалуй, что и сгодится… Да вы садитесь, Сергей Васильевич, садитесь.

Растерявшийся Белозеров присел на край стула. До него дошло, что он осмелился спорить с человеком, которого называли правой рукой императора.

– Это вы хорошо сказали, что в России дорог много, – с неожиданной теплотой в негромком глуховатом голосе заговорил Победоносцев. – Главное, чтобы на каждой стоял человек, преданный императору и Отечеству. Я думаю, что вы – как раз такой человек. А дорогу для вас мы уже нашли. Все пригодится: и смекалка, и гусарская смелость, и талант рисовальщика. Кирилл Иванович вам расскажет и объяснит. – Он пристально посмотрел на окончательно потерявшегося Белозерова. – Выше голову, Сергей Васильевич! Коли с делом справитесь, вознаграждение будет изрядным, это я вам обещаю.

– А если не справлюсь? – спросил Белозеров машинально.

Победоносцев облил холодным взглядом.

– Нельзя не справиться, – сказал он, поднимаясь. – Я изучил ваш служебный формуляр. Если не врет, вы человек не только храбрый, но и настойчивый, сообразительный… Ну, прощайте. Кирилл Иванович, проводи меня…

Пожав руку обер-прокурора, Сергей минут на пять остался в кабинете один. Если не считать скачущих мыслей, разумеется. Отдышался. Вот у них как, в Питере-то… Сулят изрядно вознаграждение, а за что – бог весть. Однако ясно, что изрядное вознаграждение дается за изрядную же работу… А Победоносцев-то, Победоносцев! Не поленился, – самолично изучил его, Белозерова, формуляр. Для чего бы это? Дела-а…

Вернулся дядя.

– Ну, племянничек, удивил ты Константина Петровича, – без обиняков сообщил он, потирая ладони.

– Это чем же?

– Да он уж и забыл, как с ним спорят… Ну, это ладно. Понравился ты ему, вот главное. Давай к делу. Хотя постой. Небось уж и проголодался?

Сергей нервно сглотнул слюну.

– Да, собственно, не отказался бы…

Дядя остановил жестом. Позвонил в колокольчик. Сказал возникшему на пороге секретарю:

– А распорядись-ка, Севостьян Владимирович, насчет обеда на двоих в комнату отдыха. Ну, там севрюжка, икорка, борщок, телячьи отбивные. И коньячок шустовский… Чтобы через полчаса подали.

Секретарь глазами выразил понимание. Исчез.

– Пока что поговорим, – сказал Кирилл Иванович уже другим тоном. – Надобно тебе, Сережа, в ближайшие дни выехать в Гатчину.

– Куда?!

– В Гатчину. Может, надолго.

– А что я там…

Чуть было не сказал: «А что я там забыл?» Вовремя спохватился:

– А что я там буду делать?

Кирилл Иванович поднялся и, заложив руки за спину, подошел к необъятному окну с видом на Сенатскую площадь.

– Пока что и сам толком не знаю, – сказал, не оборачиваясь. – Но происходит там что-то очень странное. И дай бог, чтобы не страшное…

Глава третья

Гатчина – место особое, знаменитое.

Бывший пригород Санкт-Петербурга указом императора Павла в конце прошлого века был преобразован в город. Еще цесаревичем полюбил Павел Петрович эти красивые тихие места, находил здесь покой и отдохновение, невозможные в суетной столице. Окруженная живописными лесами и озерами, Гатчина стала царской резиденцией, верно служившей суверенам из поколения в поколение.

Сердцем города конечно же был дворец в итальянском стиле, возведенный еще графом Орловым и перестроенный при Павле. Его опоясали прекрасные парки, над ландшафтом которых с любовью трудились лучшие российские мастера, – куда там Версалю! Но в отличие от вылощенных версальских гатчинские парки изобиловали всевозможной дичью, и добычей царской охоты становились олени, лани, медведи, волки, лисицы. Били и птицу – тетеревов, фазанов, глухарей. В прозрачных озерах во множестве водились щуки, налимы, окуни, караси. Не удивительно, что увлекавшийся охотой и особенно рыбалкой Александр Третий так стремился в Гатчину, решительно предпочитая маленький город большому Санкт-Петербургу.

Но если император с семьей с первых же недель царствования практически поселился в Гатчине, то, конечно, отнюдь не только (и не столько) из-за местных красот и охотничьих радостей.