Гаттак

Сразу после своего появления на свет высший попадал в распределитель, где и определялась их дальнейшая судьба. Новорожденному присваивали имя и направляли в профильную школу. Эти школы не были похожи на ту, в которой сейчас работал Гаттак. Если не сказать больше — эти школы отличались в корне. По сути, на начальном этапе социализации высшие представляли собой идеальную заготовку, своего рода алмаз, огранкой которого и занимались кураторы в этих школах. Гаттак, к примеру, после своего рождения попал в военную школу, после окончания которой получил звание «кандидата» и направление в общее военное училище. Корра же оканчивала музыкальную школу и только после этого была направлена в военное училище. Почему ее судьбой распорядились именно так — одному Бору известно. Их жизненные пути пересеклись уже на этапе высшего специалитета в разведшколе, там же их и поженили, хоть и обосновали это необходимостью создания легенды-прикрытия. Гаттак не был против — другие высшие, по сути, находили свое семейное счастье точно таким же путем. За них решали их руководители, а им, в свою очередь, спускали эти назначения на создание семьи высшие клирики. Считалось, что именно Бор решает, кому с кем строить семейную ячейку общества. И до сегодняшнего дня Гаттаку такой принцип формирования пар казался абсолютно нормальным.

Сейчас же, просто глядя на взаимоотношения своих учеников, он понимал, как сильно высшие обделены свободой воли. У них, по сути, отобрали то единственное, что отличает высших от низших — право на выбор и право на ошибку. Парень опять начал задавать себе неудобные вопросы. В чем тогда смысл жизни, если твоя жизнь тебе не принадлежит? Если все важные в жизни решения за тебя принимают Бор и клирикторат, то чем тогда ты отличаешься от тех же роботизированных автономных систем, патрулирующих бесконечные тоннели Пустоши? Если все в твоей жизни, начиная от выбора профессии и заканчивая количеством рожденных тобой детей от назначенной тебе женщины, регулируется системой — в чем смысл твоего существования? Почему тебя обделили правом выбора и назвали такую жизнь жизнью высших? А эти дети, эти, по сути, рабы системы имеют возможность жить так, как им хочется — дружить, любить, ненавидеть. Не по указке, а по собственной воле. Они даже в детстве имеют прав и свобод больше, нежели имел в свое время Гаттак.

Школа, в которой учились дети низших, была принципиально иной. Те знания, которые высшим даны были по умолчанию, этим детям приходилось вдалбливать. И чаще всего эти знания, которые пытались внедрить в головы детей низших учителя, шли вразрез с теми, которые они получили в своих семьях. В большинстве случаев навязать детям правильные установки было невозможно, слишком уж сильны были приобретенные от родителей принципы и знания. Обучение таких детей в итоге сводилось лишь к преподаванию истории и попыткам перепрограммировать их мировоззрение. Чем, собственно и должны был заниматься Гаттак и другие учителя.

За время его отсутствия в школе старшие дети изменились. Эти изменения не бросались в глаза, но парень чувствовал, что с детьми происходит нечто странное. Они были… Гаттак даже не смог бы подобрать точное слово, способное описать то, что он сейчас улавливал. Другие. Точно, они были другими. И самое страшное для него состояло в том, что он понимал: это не дети стали другими, это он, Гаттак, стал иначе их видеть. До сего дня, до этого самого мгновения он воспринимал этих детей как своего рода материал, глину, из которой ему и другим учителям требовалось вылепить некое подобие их самих, высших. А сегодня Гаттак вдруг понял, что эти дети уже не глина. Они — сосуды. Уже готовые глиняные сосуды, имеющие собственную форму. Эти сосуды уже обожжены и затвердели, они закалены в огне жизни и никогда уже не поменяют своей формы. Единственное, что могли попытаться сделать с этими сосудами высшие — наполнить их своими мыслями. Причем делать это нужно было мягко, плавно, иначе можно было плеснуть сверх меры и перелить через край. Также следовало опасаться вливать в них не те мысли, не те посылы, нужно было тщательно выбирать температуру и способ подачи. Чуть перегрел — и все, сосуд лопнет. И уж тем более не стоило обращаться с этими глиняными сосудами грубо. Слишком сильно нажал — и все, сосуд разбит, не склеить.

Размышляя над этой аналогией, Гаттак пришел к мысли, что, ко всему прочему, каждый из этих детей-сосудов имел и крышку, и лишь они сами могли ее открывать и закрывать. В зависимости от той информации, которую учитель предлагал им, в зависимости от способа ее подачи они сами решали, наполняться ею или нет.