Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век...

Видел я себя стоящимНа высоком вдруг холму,На плоды вдали глядящим,На шумящу вблизь волну, —И как будто в важном чинеЯ носил на плечах холм.Дальше: власти мне святыеИго то велели несть,

Все венцы суля земные,Титла, золото и честь.«Нет! — восстал от сна глубока,Я сказал им, — не хочу.Не хочу моей свободы,Совесть на мечты менять;Гладки воды, коль погодыИх не могут колебать.Власть тогда моя высока,

Коль я власти не ищу».

В поэзии такие тезисы звучат убедительно, но как сложно самого себя научить радоваться отставной жизни.

Не то чтобы в оправдание, но в объяснение своему политическому краху Державин набросал очередную автоэпитафию:

Ареопагу был он громом многократно,По смерти же его поставили кумир.Вельможам вместе быть с ним было неприятно:Не терпит правды мир.

Конечно, такие слова не пишут на надгробных плитах, но красноречие утешительно. Найдя удачную рифму, Державин приосанивался: ведь действительно Сенат не раз бросало в дрожь от его правдолюбия.

Тем временем герои басен Крылова азартно высмеивали суетливого самоуверенного старика — конечно, в их понимании непросвещённого, тёмного, сумасбродного. Чем больше ему припишешь пороков — тем легче клеймить.

ЮН ДУХОМ ПО ГРЕХАМ…

Имя этого древнегреческого поэта стало определением целого жанра. Что есть анакреонтика? Если в двух словах: седина в бороду — бес в ребро. Беззаботные шалости престарелого ловеласа. Как известно, из всех европейских языков Державин сносно знал немецкий. А немцы в середине XVIII века не на шутку увлеклись анакреонтикой.

Двуликий в своём прямодушии Державин ухитрялся чередовать стоицизм и эпикурейство. Отгремели пушки Екатерининского века. Недавним победителям казалось, что император Павел своим пруссачеством вытаптывает российскую славу. В политике задули новые ветры — и они не вдохновляли поэта… Именно так Державин шутливо объяснял свой поворот к анакреонтике.

Эту лёгкую фронду публика принимала с воодушевлением. Тут, конечно, скорее художественная правда, чем истина. Просто анакреонтика давно привлекала поэта и он искал повод, чтобы нырнуть в эту воду.

От «политической» поэзии Державин не отказался, но отныне и до последних дней он увлечённо писал анакреонтику.

Считается, что анакреонтический вирус Державин подхватил исключительно от немцев. Какое там! К тому времени в русской литературе возникла внятная анакреонтическая традиция, сложился канон лёгкой поэзии.

Вот едва ли не самые известные русские стихи времён молодости Державина:

Стремится дух воспеть картежного героя,

Который для игры лишил себя покоя;Бессонницы, труда, и голоду, и слез,И брани, и побой довольно перенес;От самой младости в игре что обращалсяИ в знак достоинства венцом от карт венчался,Сплетенным изо всех украшенных мастей,Из вин и из жлудей, из бубен и червей.

Эти строки мог бы написать и Гаврила Романович — уж он знал о картёжных страстях лучше всех. Но сие — Василий Майков, поэт, который без лишнего смущения говорил о пустяках, о ходовых грешках… Правда, у Майкова в «низком жанре» невозможны были натурфилософские размышления.

В 1794 году Львов выпустил сборник «Стихотворения Анакреона Тийского» с предисловием и продуманными примечаниями. Кстати, и Василий Майков иногда принимался за комментарии к собственным стихам, хотя к началу XIX века его наследие подзабылось. Гаврила Романович Майкова читал внимательно и учился у него — в том числе и лёгкости слога, но свои упражнения в лёгком жанре до поры до времени скрывал от читательских глаз.