Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век...

А всё-таки прав оказался один из главных героев битвы, старый знакомец Державина генерал Ермолов: «Под Бородино французская армия расшиблась о русскую». Прошло ещё два года сражений, Наполеон дважды потеряет Францию. И на острове Святой Елены, в изгнании, перелистывая в памяти свою жизнь, он скажет: «Из всех моих сражений самое ужасное то, которое я дал под Москвой. Французы в нём показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми».

Непобедимый русский солдат на Бородинском поле обескровил грозного захватчика. Как бы ни сложилась кампания после Бородинского дня — Наполеон уже не имел возможности покорить Россию.

Вскоре оказалось, что Бонапартий в России заплутал. Он терял армию. Не столько в боях, сколько от болезней, партизанских налётов, голода и дезертирства.

Державин ликовал, следил по карте за изгнанием Наполеона, но ликовал заметно сдержаннее, чем другие. Поход Наполеона и сожжение Москвы он считал бедствием для России и не сомневался, что этого бедствия можно было бы избежать. В конце года Державин разразился пространным «Гимном лиро-эпическим на прогнание французов из Отечества». «Державин, сказывают, написал какой-то славный гимн на наши победы. Я не думаю, однако, чтоб этот гимн мог сравниться с последними стихами Жуковского „Певец во стане русских воинов“», — писал А. Измайлов. Так и вышло: «Гимн» не прибавил Державину славы. Во многословном высокопарном сочинении шероховатостей было больше, чем открытий. Кажется, Державин решил продемонстрировать свой достославный яростный стиль, но вышло нечто громоздкое. В жанре торжественной батальной оды после ухода Суворова Державин буксовал… Когда нет прорывной идеи — в ход идут уважаемые штампы, взвихрённые буйной фантазией. Державин усердно пугал читателя, живописуя ужасы войны, но получалось натужно.

Впрочем, из истории литературы эти стихи не вычеркнешь:

По правде, вечности лучейДостойны войны наших дней.Смоленский князь, вождь дальновидный,Не зря на толк обидный,

Великий ум в себе являл,Без крови поражалИ в бранной хитрости противника, без лести,Превысил Фабия он в чести.Витгенштейн легче битьУмел, чем отходитьСредь самых пылких, бранных споров,Быв смел как лев, быстр как Суворов.Вождь не предзримый, гром как с облаков,Слетал на вражий стан, на тыл — Платов.

Но как исчислить всех героев,Живых и падших с славою средь боев?Почтим Багратионов прах —Он жив у нас в сердцах!

Куда живее выходили непритязательные (так замышлялось) солдатские песни «в народном духе» (жанр этот из рук Державина вскоре подхватит Жуковский):

Встаньте вкруг меня, ребяты,Удалые молодцы,Русски храбрые солдаты,В свете первые бойцы!

Так седой воин приветствовал молодых победителей. Так приветствовал поэт старых чудо-богатырей и молодых героев, победителей Измаила и Треббии, Шенграбена и Красного. Тех, кто освобождал Италию в 1799-м, кто дрался с лучшей армией мира в Европе и в России, кто шёл в штыки, не считаясь с численным превосходством противника. Кто устоял на Бородинском поле и при Малоярославце, кто гнал француза к границам России, а потом и до Парижа. Памяти павших на поле боя, памяти ушедших в мирное время посвятил Державин эти стихи. Не с рыданиями он вспоминал про них, а с бодрой благодарной улыбкой. А невредимых служилых он хотел обнять и… развеселить. Потому и подзадоривал прибаутками, подмигивал и подливал хмельного по случаю победы:

Спесь мы Франции посбили,Ей кудерки пообрили,Убаюкана она!Уж не будет беспокоить,Шутки разные нам строить.Дайте чашу нам вина!Веселися, царь блаженный,Александр Благословенный!Русская земля сильна:

О тебе она радела,Груди, жизни не жалела:Дайте чашу нам вина!

Император кротко отказался от имени Благословенного,но Державин утверждал это определение в стихах. И провозглашал победные тосты:

Дайте чашу пьяной браги:Генералов в честь отвагиВыпьем мы её до дна;За казачью хитрость, свойство,За солдатское геройство —Дайте чашу нам вина!