Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век...

Но если дел и не имею,За что б кумир мне посвятить,В достоинство вменить я смею,

Что знал достоинствы я чтить;Что мог изобразить Фелицу,Небесну благость во плоти,Что пел я россов ту царицу,

Какой другой нам не найтиНи днесь, ни впредь в пространстве мира, —Хвались моя, хвались тем, лира!

Мой истукан, 1794

Эти строки восхищали Гоголя как пример искреннего царелюбия в поэзии. Но мало кто Гоголю вторил…

Золотой век русской литературы принёс новые ценности. «Модное остроумие» державинских времён превратилось в старомодное.

«По любви к отечественному слову, желал я показать его изобилие, гибкость, лёгкость и вообще способность к выражению самых нежнейших чувствований, каковые в других языках едва ли находятся», — здесь Державин вторит Ломоносову. Очень скоро его язык назовут варварским, даже вульгарным. Пушкин в письме Дельвигу позволит себе неприятное высокомерие:

«По твоём отъезде перечёл я Державина всего, и вот моё окончательное мнение. Этот чудак не знал ни русской грамоты, ни духа русского языка — (вот почему он и ниже Ломоносова). Он не имел понятия ни о слоге, ни о гармонии — ни даже о правилах стихосложения. Вот почему он и должен бесить всякое разборчивое ухо. Он не только не выдерживает оды, но не может выдержать и строфы (исключая чего знаешь). Что ж в нём: мысли, картины и движения истинно поэтические; читая его, кажется, читаешь дурной, вольный перевод с какого-то чудесного подлинника. Ей богу, его гений думал по-татарски — а русской грамоты не знал за недосугом. Державин, со временем переведённый, изумит Европу, а мы из гордости народной не скажем всего, что мы знаем об нём (не говоря уж о его министерстве). У Державина должно сохранить будет од восемь да несколько отрывков, а прочее сжечь. Гений его можно сравнить с гением Суворова — жаль, что наш поэт слишком часто кричал петухом».

Что это — приговор? Или опрометчивая оценка, данная в 25 лет?.. Пушкин, не будучи восторженным последователем Ломоносова, не принимал и державинской ломки литературного языка. Поэтические исхищрения Державина поэтам золотого века представлялись наивными, да и этика отношений к государству, к карьере изменилась разительно. Но Пушкин столько черпал из Державина, что постепенно понял: за смелость и глубину образов, ассоциаций, эмоций можно простить многое.

По письму А. А. Бестужеву (1825) можно судить, каким усердным читателем Державина был Пушкин:

«У нас есть критика, а нет литературы. Где же ты это нашёл? именно критики у нас и недостаёт. Отселе репутации Ломоносова и Хераскова, и если последний упал в общем мнении, то верно уж не от критики Мерзлякова. Кумир Державина  1/4 золотой,  3/4 свинцовый доныне ещё не оценён. Ода к Фелице стоит на ряду с „Вельможей“, ода „Бог“ с одой „На смерть Мещерского“, ода к Зубову недавно открыта… Отчего у нас нет гениев и мало талантов? Во-первых, у нас Державин и Крылов, во-вторых, где же бывает много талантов… Ободрения у нас нет — и слава богу! отчего же нет? Державин, Дмитриев были в ободрение сделаны министрами».

Державин для Пушкина выше талантов, он — гений.