Гаврош, или Поэты не пьют американо

Она выпускает змей, она улыбается мне.Я вижу ее силуэт в моем напротив окне.Я двигаюсь ей навстречу, я пячусь назад.Линзы не красят того, у кого слезятся глаза.Она выпускает птиц, она открывает окно.Она приглашает меня и дрожит, когда я смотрю на нееВ измученный шарф она незаметно прячет плечо.Она покупает платки, она меняет зонты.

В ее снах горячо.

На лбу Гавроша образовалась капля пота, соленого трудового пота. Капля держалась долго, непозволительно долго, весь первый куплет она не двигалась, лишь наливаясь больше и больше, и наконец. на припеве, качнувшись, двинулась вниз, постепенно (совсем не быстро) достигнув переносицы, где снова задержалась, будто слушая припев вместе с залом.

Она променяла меня на пару дешевых фраз.Она испугалась меня, она захотела домой.Она любит тонкие кольца и бледный фаянс.Она вытирает пыль под песни мои. Достойный альянс.Она выпускает зайцев в дремучем лесу.Сердечный вальсок, и в дороге теряется соль.

Она любит все, чего она лишена.Мне нравится в ней перспектива уехать в Сибирь.

На втором куплете ее догнала другая капля, подтолкнула и слившись, они двинулись вниз, под углом, достигнув края, на самом кончике носа. Казалось, что сейчас она сорвется, исчезнув и будучи позабытой навсегда, но ведь песня еще не закончилась, и даже маленькая капля, которая умудрилась прыгнуть, но зацепиться-таки за верхнюю губу. И тут ее подстерегала вторая опасность, опасность оказаться поглощенной, испитой до дна, опасность того, что ее в прямом смысле смахнут языком и короткий путь ее будет окончен. Но и тут ловкая капля исхитрилась., а ведь уже заканчивался второй куплет, она-таки перемахнула и оказалась на нижней губе, на том самом проигрыше, ну вы знаете, когда ты понимаешь, что жить можно хотя бы из-за того, что есть вот этот самый проигрыш на пианино между куплетами в “Змеях”.

Мне было 17, ей было 143.Моим отражением стали причуды ее.Она мне подарит краски, я нарисую ее изнутри.Покажется блекло – плесну хлороформа еще.Дыши и смотри.

С нижней губы капля покатилась спокойно по подбородку, приближаясь к своему Южному полюсу, и повисев на нем еще пять секунд, дрожа, но цепляясь за кожу покатилась по горлу за ворот белой рубахи…

Раздались овации, зал был в экстазе. Я отполз назад, передохнул и очухавшись, вспомнил Сережу и его расстояния, которые иногда совсем не нужны, чтобы увидеть что-то по-настоящему большое…

Писатель

– Ты либо строишь замок, либо не строишь, больше здесь ВООБЩЕ ничего нет, – сказал Писатель, запахивая пальто.

Я пришел к Писателю за первым экземпляром книги Гавроша. Да, книги стихов, которую Гаврош выпускала в издательстве Писателя. Писатель и сам был маститым и заслуженным. Я читал его еще в детстве, а позже он выпустил книгу про музыку, на которой мы собственно и выросли.

Учуяв Большую Магию, я зубами ухватился за эту нитку и вписался помогать по книге.

Писатель умудрился остаться самим собой, хотя прошел Застой, Смуту и Лихолетье.

Я привозил к Писателю на Петроградку, где он жил, какие-то фотографии и правки стихов. В назначенный день Х, мы наконец-то собрались в издательстве и стали грузить ящики с книгами для отправки в разные города и веси.

Книг было много, потому к вечеру, усталые и вспотевшие, пожав друг другу руки, наконец-то вышли на улицу с чувством исполненного долга.

Выйдя из Издательства, побрели по темным улочкам в сторону Петроградки, где жил Писатель.

Совместный физический труд сближает, и я сходу решил перейти к сути, пока хрупкое чувство локтя, сокращающее дистанцию, еще не рассыпалось.

– А почему вы решили издать именно Гавроша? Что Вас привлекает в этом?

Писатель вздохнул, подумал, потом сказал:

– Почему? Меня привлекает упругость. И плотность.

– Плотность? Какая плотность? Нас в школе учили, что плотность – это связано с физикой. Плотность, например у металла больше, чем у дерева.

– Все верно. Тут то же самое. Кстати, у меня техническое образование. Ты либо строишь замок, либо не строишь, больше здесь ВООБЩЕ ничего нет, – повторил Писатель, запахивая пальто. – А строишь ты его либо из камня, либо из пластилина и бумаги.

– Какой еще замок?