Газета День Литературы # 107 (2005 7)

— Встреча с мамой тоже была и радостной и грустной одновременно…"

Теперь насчет утверждения, что Рубена послали "умирать в 15 лет в доме престарелых". Во-первых, если бы корреспондент "Известий" читал книги Рубена Гальего, он бы знал, с какой радостью автор ехал именно в Новочеркасский дом для инвалидов. Он не любит Москву, которая его обрекла на жизнь в детдомах. Но он и сейчас очень ценит Новочеркасск, которому очень обязан, где он не "сбежал из дома престарелых, пользуясь перестройкой" (ещё одна версия либеральной прессы, будто из концлагеря сбежал), а отучился в торгово-коммерческом техникуме, женился и родил дочку, начал писать первую книгу… Затем ещё раз женился и родил вторую дочку. Так что состоялся как личность он в том же Новочеркасске. Конечно, он обладает колоссальной волей и выдержкой, иначе бы не состоялся и не выжил. И всё то, что он пишет, несомненная правда. Конечно, никуда не выкинешь суровые условия жизни. Но зачем к описанным предельно откровенно ужасам жизни инвалидов добавлять ещё и свои нелепости.

Вот пример непрофессионализма "Известий". Начинают интервью с того, что Рубена Гальего в 15 лет выслали умирать из детского дома в дом престарелых, заканчивают вопросом самому Гальего:

"— Вот нашла про вас: "1985-й. Телетрансляция… В Георгиевском зале — генеральный секретарь Компартии народов Испании Игнасио Гальего. "Может, это твой дед, Рубен?" — оборачиваются телезрители в одном из детских домов далеко от Москвы. "Был бы мой дед, я б с вами тут баланду не хлебал" — отвечает тот". Так было?

— Конечно…"

Способна ли обозреватель "Известий" Анна Ковалева, только что сообщившая год рождения писателя — 1968, отнять от 1985 года 1968 год и получить уже в итоге 17 лет пребывающему пока ещё в детском доме Рубену? И где всё-таки она осознанно напутала? Бытовые ошибки не страшны. Но ведь при описании жизни писателя Рубена Гальего обычно следуют ошибки намеренные, ошибки политические. Чрезмерность легенд о себе отмечает и сам писатель. "Сначала написали, что у меня одно высшее образование, потом — что два. Следующим шагом, видимо, напишут, что я академик. Я все прежний, а легенда растет…"

Это уже, насколько я понимаю, шпилька в адрес своего отчима Сергея Юрьенена, сообщившего по "Свободе", что в Новочеркасске Гальего "…закончил два колледжа — английский и юридический. Женился, родил дочь — не только нормальную, красавицу. Заработал на компьютер. По приглашению заокеанских инвалидов побывал в Америке… Вернулся и развелся, женился снова. Вторая дочь, опять красавица. Испанско-литовский режиссер решил снимать о нем документальную картину…" Это уже перебор в другую сторону. Мол, жил и в России полной жизнью. Зачем же уезжать в Испанию от такой интересной жизни? Зачем приезжать к нему домой в Прагу, ворошить прошлое?

Я думаю, и книги самого Рубена Гальего, и легенды о нем, добавляющие ему популярности, прежде всего важны для всех детей-инвалидов, для их родителей, они дают им надежду на жизнь, пусть трудную, но наполненную и смыслом, и результатом.

Пусть и обречен он "сидеть на берегу" не в силах поднять ногу, но компьютером он пользуется умело, и поднимает дух своими книгами у многих слабых людей. Ибо он сам — всегда на стороне слабых.

Юрий Архипов «СТИХИ, ПРИСЛАННЫЕ ИЗ ГЕРМАНИИ»

Ф.И.Тютчев, Стихотворения. Переводы Тютчева с немецкого. Стихотворения Тютчева на немецком языке в переводе Лудольфа Мюллера. М.: "Культура", 2005.

Есть признанная триада, на коей зиждется классическая русская поэзия, — Пушкин, Лермонтов, Тютчев. Связи этой основополагающей троицы с европейской культурой, конечно, универсальны. И все-таки неизбывен в нашем сознании пусть легкий, но в каждом случае внятный акцент. Не забыть нам о том, что лицейским прозвищем Пушкина, намекающим на галльский блеск его речи, было "француз", как и о том, что родословная Лермонтова имеет шотландские корни. А Тютчев долгие годы обретался на дипломатической службе в Германии, там провел "великий праздник молодости чудной", впитав в себя, как никто другой в русской литературе, все, что мог дать ему и в его лице нашей становящейся словесности "сумрачный германский гений".

"Стихи, присланные из Германии" — таким емким, почти до символа, указателем сопроводил в 1836 году Пушкин публикацию в своем "Современнике" стихотворной подборки Тютчева. А вскоре после того наиболее вдумчивый критик того времени Иван Киреевский, указав на редкостную для русских писателей "европейскость" Тютчева, прямо причислил его к "немецкому направлению".