Ну что ж, "березки" Осипу Мандельштаму в вину никто не ставит: его критикуют и "правые", и "левые" за другое, разное. Но никто из "правых", насколько нам известно, до базарно-пошло-местечкового уровня "левого" Аркадия Львова, автора "Желтого и черного", не опустился. Если же вернуться к "березкам", понятым не буквально, а как один из устойчивых символов России (что, вероятнее всего, имеет в виду С.Чупринин), то проблему, которая не раз поднимается в статьях Михаила Лобанова, кратко-схематично можно обозначить так.
Вопрос национального, духовно-культурного самоопределения возникает перед многими писателями ХХ века как русскими, так и не русскими по рождению. В данном случае, с подачи С.Чупринина, речь идет о вторых.
Обретение евреями русского "звукоряда" часто происходит на внешнем уровне, уровне "мук рта", как в стихотворении Семена Кирсанова "Буква Р". И преодоление "картавости" в таком случае — не гарантия того, что слова "О, Русь, о Русь" найдут отклик только у соседского гуся. Национальная принадлежность писателя определяется не языком, на котором он пишет, на чем настаивают русскоязычные, "левые" авторы, а его духовно-культурной пропиской, как утверждают М.Лобанов, "правые".
Процесс же национального самоопределения О.Мандельштама растянулся на десятилетия и протекал он в плоскости, находящейся между двумя полюсами — большевистско-космополитическим и еврейским. И "березок" как символа духовной соприродности поэта с тысячелетней Россией на этом пути, действительно, не было.
В разговоре о Михаиле Лобанове трудно обойти его постоянного оппонента, преследователя Анатолия Бочарова. Один из лидеров "левых" в 60-80-е годы, типичный русскоязычный представляет интерес во многих отношениях. Однокурсник Лобанова по МГУ, комсорг в студенческие годы, вечный критик "правых": в советское время — под знаком верности марксизму-ленинизму, в перестроечное и постперестроечное — под флагом демократии, свободы личности, гуманизма и т.д. Во все времена — ученый муж, доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой советской литературы МГУ.
Почти через сорок лет после окончания университета, после многочисленных "боев на расстоянии", в 1989 году, на страницах "Литературной газеты" в рубрике "Диалоги недели" состоялся "контактный поединок" М.Лобанова и А.Бочарова. Из признания профессора МГУ следовало, что соборность для него "новое словцо". Здесь все показательно — и "новое", и "словцо".
Естественно, что соборность — слово не новое для тех, кто знаком с православной традицией, которая в советский период была выброшена "левыми" за борт современности. На уровне лексическом "словцо" есть открыто выраженное А.Бочаровым неприятие этой традиции.
Михаил Лобанов, говоря об истоках и развитии данной традиции, указывает и на "Слово о Законе Благодати" митрополита Иллариона, и на русских мыслителей в лице так не любимых А.Бочаровым славянофилов, и дает "обиходного уровня" определение соборности, с христианских позиций характеризует "личность", "свободу", "ленинскую гвардию" и т.д. И это не дань наступившей моде на церковность, это глубокое убеждение критика, православное, духовное формирование которого началось еще в 50-е годы.
В данный период в отличие от большинства современников Михаил Лобанов мудрость черпал не из модных книг, не из бесед с "умниками" (интеллигентами-космополитами и евреями), а из общения с "тихими героями" из народа, матерью и ее подругами прежде всего.
Женские истории, судьбы, приводимые Михаилом Петровичем в книгах "Страницы памятного", "В сражении и любви", пропитаны христианским светом, жертвенной любовью.
Такое духовное образование определило жизненные взгляды и жизненный путь критика, позволило избежать ему многих искушений. Например, в отличие от многих будущих "правых" Лобанов в 50-е годы не переболел либерализмом — "великой ложью нашего времени" (К.Победоносцев). Так, по свидетельству Феликса Кузнецова, со знакомства с Вадимом Кожиновым начался его "путь возвращения в Россию, к русской, патриотической идее. До этого я был, так сказать, более либерал…" Показательна и реакция Станислава Куняева на это признание: "Да, все мы были либералами. Но Вадим в себе этот либерализм изживал и одновременно с этим изгонял его и из нас, потихоньку, не специально — как-то все получилось само собой".
Итак, когда многие будущие "правые" изживали в себе либерализм, Михаил Петрович становился человеком православным, верующим, что на уровне запечатленного духовного переворота окончательно произошло в декабре 1962 года, и с тех пор, по свидетельству критика, ни одного слова не написано вопреки открывшемуся чувству Бога.