Газета День Литературы # 163 (2010 3)

В центре романа противостояние двух героев: Доната Богошкова и землемера мезенского, а позднее березовского наместника, а ещё позднее архангельского тюремного палача, Сумарокова. И здесь вымысел становится жизненным и обретает своё житие. Художник ведёт своих героев от старта к финишу, сталкивая их время от времени в смертельных схватках и вновь разводя для дальнейшей борьбы, борьбы добра и зла. Когда палач Сумароков сечёт плетьми сбежавшего из ссылки Доната Богошкова, он сознательно не засекает своего антипода, недруга до смерти. Когда после шестидесятой плети палач увидел осмысленный, памятный глаз, он "оторопел сначала, но и обрадовался непонятно чему и украдкою скользнул ладонью по густой, вспотевшей волосне мужика".

Доната все толкают на открытый бунт, у него отнимают любимую, его жестоко наказывают, вгоняют в безверие, а он, протестую, стремится к созиданию, ищет для каждого человека сказочное Беловодье. В конце романа он становится староверческим священником, едёт на Новую Землю, после жестокой зимовки возвращается один домой в Мезень, с тем, чтобы и дальше, через все страдания свои нести мечту об увиденном им сияющем пречудном граде. "Верил Донат, что придёт время, когда разольётся Беловодье по всей Руси. Долготерпелив русский человек..."

"Скитальцы" – необычный исторический роман, в нём нет истории великих личностей, есть история простого народа. Тем сложнее было его создание, требующее документов, свидетельств о том, как формировались мировоззрения поморов на жизнь, на природу, на религию. Легенда о Беловодье, благодатной райской обители крестьян, без господ и податей, стране свободного крестьянского труда, в течение века звала за собой наиболее независимых, сильных людей. Они устремлялись на Алтай, в Сибирь, в таёжной глуши устраивали свои общины и десятилетиями жили вне царского догляда. Вот такую крестьянскую общинную островную страну находят герои романа в далёкой Сибири. Может быть, сегодня, как никогда, важны люди, подобные Донату Богошкову, с их ставкой на свободный труд всего народа. Не случайно проводит писатель своего героя через искушение – богатством, избранничеством, тотальным отрицанием. Это уже скитания самого писателя по возможным путям развития и укрепления человеческой души.

Чувствуя красоту обретённого им в родном северном крае народного слова, Личутин не зажимает его в угоду логике, не выхолащивает, равняясь на "нормы современного культурного языка". Личутинское слово гуляет на свободе, не давая себя укорить и стреножить.

Оказалось, что близость к подлинному означает близость к народному. Любой язык рождается и изменяется в народе. Не писатель виноват, что ныне разрушается гармония языка и гармония памяти, но сделал ли он всё, чтобы остановить это разрушение? Что победит, разрушение или созидание, вольный труд землепашца или рабское существование потребителя? Об этом писатель думает, но ответ ждёт от самой жизни.

Никак не могу представить Личутина пессимистом. Мне кажется, тогда бы он не смог написать ни строчки. Заиграет ключ радости и труда, забьёт. Иначе Владимир Личутин и не брался бы за перо вовсе.

После "Скитальцев" началась напряжённая многолетняя работа над романом "Раскол". Владимир Личутин впервые в современной прозе обращается к теме русского религиозного раскола – этой национальной драме, что постигла Русь в XVII веке и сопровождает русский народ и поныне. Роман необычайно актуален: из далёкого прошлого наши предки предупреждают нас, взывая к добру, ограждают от возможных бедствий, напоминают о славных страницах истории российской, когда "в какой-нибудь десяток лет Русь неслыханно обросла землями и вновь стала великою". Роман "Раскол", представлен в трёх книгах: "Венчание на царство", "Крестный путь" и "Вознесение". Отличается остросюжетным, напряжённым действием, точно передающим дух времени, колорит истории, характеры реальных исторических лиц – протопопа Аввакума, патриарха Никона. Читатель погружается в живописный мир русского быта и образов XVII века. Он, словно некий тайновидец русской истории, ведёт читателя по лабиринтам семнадцатого века. Впрочем, за ним скрывается и предчувствие века двадцатого. Всё та же великая русская беда, необъяснимая никакими внешними врагами, – раскол внутри народа, страшный, неизжитый до сих пор, передающийся из поколения в поколение. Может быть, Владимир Личутин впервые в русской литературе столь осязаемо показал главную нашу беду, главную причину всех русских трагедий – РАСКОЛ. В романе "Раскол" он жалеет всех, и Аввакума, и Никона, и государя российского. Чувствуется, что симпатии автора на стороне Аввакума, но его тайновидение, тайнознание русской души и русской истории заставляет показать и правду патриарха Никона, и правду Алексея Тишайшего. Даже у палача есть своя правда. Как преодолеть этот раскол в душе каждого из нас, в нынешнем русском народе, дабы защитить его от полного уничтожения?