Газета День Литературы # 58 (2001 7)

Незнакомые люди привели Стригунка в близкий ему, хорошо знакомый двор. Здесь он почувствовал себя сразу же спокойно и повел себя уверенно. Запахи родного летника, где он вырос, коровника, брех из будки незлобивого черного Полкана, гогот гусей в огороде, выгнанных пастись — подобрать остатки овощей, пощипать из-под снега капустные кочерыжки, мычание Буренки — все это действовало успокоительно, и Стригунок теперь уже не обращал внимания на чужаков, исчезла настороженность. Коняга потерял страх, когда его завели в летник. И тут Стригунок впервые познал людское коварство. Его поджидал худосочный с козлиной бородкой Гата-бабай в ушанке, бешмете, на ногах белые шерстяные носки и глубокие калоши.

— Накиньте уздечку, — негромко, но повелительно сказал он мужикам.

Хмельной, что-то бормоча, снял с гвоздя уздечку и попытался накинуть на голову Стригунка. Но тот резко вскинул голову, и Ибрай едва устоял на ногах.

— Э-э-э, кардаш, ты, оказывается, с утра налакался этой дряни! — строго заметил старик и вырвал уздечку из его рук. — Разве можно святое дело вершить в таком виде! Вон отсюдова! Чтоб я больше не видел тебя! Не смей касаться погаными руками к скотине! — стеганул уздечкой по спине Ибрая. — Кансыз! (Безбожник!)

Стригунок почуял, что в неказистом старике затаена какая-то сила и она внушает ему страх больше, чем все эти мужики вместе.

Говоря негромко ласковые слова, старик подошел к Стригунку и ловко набросил ему на голову уздечку. Коняга задрожал всем телом, точно по нему пустили ток, и косо зыркал на всех, ожидая очередную подлость. По указанию старика мужики быстро спутали жеребчику вожжами ноги в путовых суставах и подсекли. От очередного неожиданного человеческого коварства Стригунок грохнулся на пол и сильно ушиб плечо.

— Голову крепче держите! — заверещал старик.

Стригунок рванулся, пытаясь встать на ноги, но ловкие и сильные руки мужиков стянули копыта в один узел. Затрещали позвонки спины, веревки врезались в сухожилия...

Великовозрастный жеребенок стал похожим на огромный живой куль, набитый будущей деликатесной колбасой — казы...

Стригунок затих. Темно-синие глаза подпалились из глубины и излучали ненависть отчаяния — они искали Шауката...

— Животное должно смирено принимать свой рок… — невольно заметил старик. — Тогда и мясо его будет вкусным, сочным и греха у человека перед Аллахом никакого... Положите теперь его головой в сторону Кыбла (к Югу, в сторону Мекки). — Неспешно вытащил из ножен отдающий холодной синью булат, изготовленный в Бухаре. Словно лаская, провел сухими пальцами по обеим сторонам лезвия, довольно цокнул языком. Зачем-то постучал указательным пальцем по золотому месяцу и звездочке — инкрустации возле костяной рукоятки.

— Славно правленый. Инш Алла (Слава Аллаху!), душа быстро отойдет, не мучительно.

Стригунок вслушивался в монотонный г

овор седобородого и ждал, когда же его освободят от пут. Но как только стали его тянуть за хвост, тащить по шершавым опилкам и заламывать назад голову, Стригунок засучил ногами, напряг все силы... Ему казалось, что в его позвонки вставляют раскаленный железный прут. А тут еще кто-то сильно ткнул кулаком в пах.

— Откормленный! Тяжел, как взрослый. Был бы отменным работягой. Бабки какие мощные!

— Цыц! Грех сейчас говорить такие слова! — одернул старик. — Голову, голову сильнее закиньте назад. — Он наклонился над шеей Стригунка и помолился: — Бисмиллахи рахман рахим… Благослови нас, Аллах, прими жертву чистую, безгрешную…

Стригунок словно почувствовал в тихих, монотонных словах главную опасность, которую он все время ждал. И стоило старику приблизить руку с булатом к его шее, как он судорожно забился в конвульсиях. Казалось, проломится пол, не выдержат путы...

— Какие же вы непутевые! — в сердцах прокряхтел старик. — С жеребенком не можете сладить. Давайте снова кладите его головой к Кыбла. Ох, беру с вами я грех на душу...

Мужики снова с трудом, кое-как уложили Стригунка головой к Кыбла. Измученный конь тяжело дышал, сердце его гулко билось.

— Бисмиллахи рахман рахим... — прошептал старик и подслеповатыми глазами склонился над шеей Стригунка и осторожно, аккуратно занес булат, казавшийся синим осколком молнии. Тонкие губы старика продолжали молиться. Он сознавал, что прерванным ритуалом жертвоприношения нарушает Шариат и берет грех на душу.