Читаем Газета День Литературы # 73 (2002 9) полностью

Снисходительно отозвался об итальянских фашистах? Их любили и д'Аннунцио, и Маринетти, и русские футуристы. Сказал поэт: "Я лучше поеду в Польшу, чем в Россию", но сказал его славный собрат: "Прощай, немытая" — и мы ему это простили. Павлов ищет и находит неприятные для нашего слуха фразы у поэта. А "Я люблю смотреть, как умирают дети" — приятная фраза? Дар поэта — не только ласкать, но и карябать.


С чувством глубокого удовлетворения заключает Павлов: "Иосиф Бродский или Джозеф Бродски — американский поэт-лауреат: духовно порвал с Россией". Он не хочет понять, что стихи-то Бродского — с Россией не порвали. Поэт мог перестать быть поэтом и забыть о своих стихах, как произошло с Артюром Рембо, но его стихи от этого не исчезают и не обесцениваются. Они остаются в золотом фонде русской поэзии. Их не вернешь и не отзовешь. Его "Ода на смерть маршала Жукова" — вершина русской патриотической поэзии, восполняющая "Маршалов" Куняева. Где бы ни легли кости Бродского, наши дети будут повторять: "на Васильевский остров я приду умирать".


Мне, израильскому журналисту, статья Павлова напомнила злобные окрики в израильской периодике семидесятых годов. Еврейские шовинисты не могли простить Бродскому того, что он проехал мимо "земли обетованной" и даже с визитом не заглянул. Ни подписи, ни поддержки не смогли выпросить у него сионисты, а уж как старались! Павлов считает, что Бродский не заслужил погребения на православном кладбище в Венеции, а еврейские критики проклинали Бродского за то, что тот обратился к Христу. Они с ужасом перечитывали его "Сретение", где Симеон узнает во Младенце исполнение пророчества. Было им от чего придти в ужас, ведь по их логике, "лучше служить Гитлеру, чем Христу", как говорил духовный пастырь Московского Еврейского Университета раввин Адин Штейнзальц.


Хотя сейчас это многие замалчивают, а то и вовсе отрицают (как Павлов), но — христианнейшим духом осенена поэзия русского поэта Иосифа Бродского. Наверное, иначе и быть не могло. Не случайно великие поэты еврейского происхождения — Пастернак, Мандельштам, Бродский, а за границей — Тувим и Гейне — порвали с иудаизмом, отреклись от затхлой еврейской традиции и приняли всечеловеческую христианскую веру. Они нарушили вековой запрет, отказались от избранности мнимой и снискали подлинную избранность, как дочь испанских евреев, Христова невеста св. Тереза Авильская, ставшая путеводной звездой позднего мистицизма. А те, кто сдержал свой порыв "страха ради иудейска", не взмыли в небо сияющей свечой поэтического фейерверка, хотя и писали добросовестные талантливые стихи, как Липкин или Маршак.


Великая мистерия борьбы Христа и Князя Мира еще не окончена. Ведь это — борьба за души людей.


Слишком щедр Александр Павлов, что разбрасывается такими поэтами. Жил бы Сталин, он бы ему напомнил: "Нэту у меня других поэтов". С поэтами нужно обращаться бережно и позволять им говорить и делать глупости. Поэтому столько поэтов и писателей подписали воззвание в защиту Лимонова — можно не соглашаться с его взглядами и поступками, но к свободе и чести поэта нужно относиться крайне бережно. Поэзия — не война, в ней нет "своих" и "чужих". Потому нам противны пролеткультовцы, критики, травившие Булгакова и Есенина, что они подходили с куцым партийным аршином к душе художника. Строго, но справедливо ответил "один из трудящихся" в коротком стихотворении Витезслава Незвала работягам, упрекавшим ящерку за безделье: "Вы не трогайте ящериц. И поэтов не трогайте!"



Яффа

Евгений Нефёдов ВАШИМИ УСТАМИ

ГОВОРИЛИАДА


"Я научу вас говорить!"


Лариса Соловьёва "Я научу вас говорить!" —


Сказала людям я однажды,


Поскольку видела, как важно


Сие умение внедрить…


И согласились все в ответ.


Один сказал: "Давно бы начать!


А то всё ложат, ложат, значить…


Другой альтернативы нет!"


Ещё один одобрил: "Шта-а-а?..


И ты реформы начинаешь?


Ну, я не против, понимаешь…


Хоть перепитий много, да…"


А третий — тот хотел, как лучше


Сказать — а вышло, как всегда:


"Ну, мы… А что… Я сам… Подучим!…


Хотя уж дальше мне — куда?.."


Очередной изрёк: "Ура!


Я сам — оратор, однозначно!


Идея, я скажу, удачна!


Я предлагал — ещё вчера!"


…Смотрю в масштабе всей страны:


Да, цицеронов — круг неузкий…


И тот, кто "типа, "новый русский",


И кто "конкретно пацаны".


И, "блин", обычный гражданин,


Перейти на страницу:

Все книги серии Газета День Литературы

Похожие книги

Мохнатый бог
Мохнатый бог

Книга «Мохнатый бог» посвящена зверю, который не меньше, чем двуглавый орёл, может претендовать на право помещаться на гербе России, — бурому медведю. Во всём мире наша страна ассоциируется именно с медведем, будь то карикатуры, аллегорические образы или кодовые названия. Медведь для России значит больше, чем для «старой доброй Англии» плющ или дуб, для Испании — вепрь, и вообще любой другой геральдический образ Европы.Автор книги — Михаил Кречмар, кандидат биологических наук, исследователь и путешественник, член Международной ассоциации по изучению и охране медведей — изучал бурых медведей более 20 лет — на Колыме, Чукотке, Аляске и в Уссурийском крае. Но науки в этой книге нет — или почти нет. А есть своеобразная «медвежья энциклопедия», в которой живым литературным языком рассказано, кто такие бурые медведи, где они живут, сколько медведей в мире, как убивают их люди и как медведи убивают людей.А также — какое место занимали медведи в истории России и мира, как и почему вера в Медведя стала первым культом первобытного человечества, почему сказки с медведями так популярны у народов мира и можно ли убить медведя из пистолета… И в каждом из этих разделов автор находит для читателя нечто не известное прежде широкой публике.Есть здесь и глава, посвящённая печально известной практике охоты на медведя с вертолёта, — и здесь для читателя выясняется очень много неизвестного, касающегося «игр» власть имущих.Но все эти забавные, поучительные или просто любопытные истории при чтении превращаются в одну — историю взаимоотношений Человека Разумного и Бурого Медведя.Для широкого крута читателей.

Михаил Арсеньевич Кречмар

Приключения / Публицистика / Природа и животные / Прочая научная литература / Образование и наука
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

История / Образование и наука / Публицистика