Газета День Литературы # 83 (2003 7)

Владимир Березин, "Exlibris" — "Главная премия": "Но, как ни странно, если бы Сорокину все-таки дали премию, то это было бы присуждение сильное, и не только политический акт. Книга Сорокина вполне может соперничать с участниками короткого списка. А так — происходит не битва между текстами, а битва между символами. Можно выделить два образца — это Павлов и Мелихов. Харизматичность Павлова очевидна. Язык его густ и вязок, почти сказочен страшный мир его прозы. Одновременно это тип настоящего русского писателя — с его упорством, прокламируемой общественной идеей и идеалами учения. А Мелихов хоть и старше Павлова, но кажется более легким — в силу той любви к натурализму, что вышла из моды лет десять назад. И сама его проза — показательный образец девяностых. Мы делаем ставку на Олега Павлова. Он, кстати, чуть не получил Букера в 1995-м, но тогда предпочтение жюри было отдано Георгию Владимову. При этом тогда говорили, что проиграть в заочном состязании с Владимовым было почетнее, чем получить премию "на безрыбье."

МОСКВА, 6 ДЕКАБРЯ

Литературная премия "Букер — Открытая Россия" по единогласному решению членов жюри присуждена писателю Олегу Павлову за произведение "Карагандинские девятины, или Повесть последних дней".

ДЕКАБРЬ 2002

ПОЛЕМИКА

Жюри Букеровской премии сделало свой выбор — лучшим русским романом признанно произведение, воспринятое одной частью культурного общества как отчаянное и правдивое свидетельство о современной России, а другой как малохудожественный "чернушный" пасквиль на послесоветскую действительность, построенный на умелой расчётливой компиляции мотивов классической литературы, но в то же время представляющий собой полудокументальную маргинальную исповедь бывшего лагерного охранника, который на протяжение десяти лет живописует в своём творчестве мир таких же социальных маргиналов, ужасный быт лагерей и казарм — мерзость и мрак, не имеющие никакой живой связи с реальностью. Полемика продолжается и принимает формы идейной борьбы. Становится всё очевидней, что за премиальной победой Олега Павлова стоит нечто большее и поле идиологической битвы сегодня, будь то "Лёд" Сорокина, "Господин Гексоген" Проханова или "Повести последних дней" Павлова — это не отдельно взятое литературное событие, фигура или произведение, а будущее русской литературы и её читатель.

Пётр Дейниченко, "Книжное обозрение": "Олег Павлов не был в числе фаворитов. Тот факт, что, по словам члена жюри Владимира Лукьянина, "на Павлове все сошлись", — плод неочевидного компромисса. В том смысле, что "вечные вопросы" столичной интеллигенции поднадоели, хочется чего-то свеженького, от земли... Другой вопрос, насколько проза Павлова соответствует несколько туманному определению Татьяны Бек: "настоящая русская свежая честная литература". Но на то и букеровское жюри, чтобы разглядеть свежесть в муторном сне, а роман — в общем-то небольшой повести."

Александр Гаврилов, "Грани. Ру": "Караганда, мороз, мразь и мерзость. Собственно, изложение внутреннего устройства романа на этом можно было бы и закончить. Но сила Павлова, конечно, не только в этом. Его писательское мастерство помножено на настоящее, нешуточное отвращение к людям как биологическому виду и всем обстоятельствам его бытования. Если Россия и есть страна, которая согласна думать о себе то, что пишет о ней Олег Павлов, то лучшим подарком каждому россиянину на приближающееся Рождество будут веревка и мыло. Жить рядом с этой прозой невозможно, дышать рядом с нею нечем — и незачем."

Михаил Эдльштейн, "Русский журнал": "Гандлевский написал самую беспощадную русскую прозу последних лет. "НРЗБ" — это роман об аде, персональном аде каждого человека, аде, который всегда с тобой. На фоне "НРЗБ" трогательная убежденность Павлова, что это он написал "повесть последних дней", его попытки выдать чернушные армейские очерки за описание преисподней вызывают даже некоторое сочувствие. Видимо, этим сочувствием прониклось и гуманное жюри, присудившее в итоге Букера именно Павлову."

Пётр Павлов, "Русский журнал": "Но что касается образа автора в тексте О.Павлова под заглавием "Карагандинские девятины", то силуэт примерно такой: очень многословный, до потрохов окультуренный, внутренне безрелигиозный, но изо всех сил старающийся натянуть на себя мифологическое сознание — которое, как короткое одеяло, натягиваться не хочет, по каковой причине уши автора повсеместно торчат из-за его персонажей. И вот сидит себе за клавиатурой, как композитор Чайковский, и тюкает: метафорку к метафоринке, образочек к образиночке. Оттого во всей книжке — ни кубика воздуха и ни грамма живой жизни; и все это, говоря детским языком, "выдумано из головы". Уж такой "fiction", что дальше ехать некуда: фикция все это, прямо скажем. Было раньше такое слово — штукарство: когда "штуки" делают, как в цирке, фокусничают вместо того, чтобы делом заниматься. Родилась, так сказать, гора мышей. Громыхнул кокетливый Апокалипсис для красного словца. Как говаривал в подобных случаях Л.Толстой про Л.Андреева: "Он пугает — а мне не страшно".