Эдуард стискивает зубы до скрежета. Фары его премиальной «Чайки» разбиты, зеркала сорваны, на капоте нацарапаны три неразборчивые буквы. Подойдя к машине, Эдуард пытается разобрать надпись, может, это клеймо враждебного рода?
— Л…О…Х, — глаза его округляются. — Да они чертовы смертники! Если это Вещий, ему сегодня же хан…
— Господи-ин, — передняя дверь машины распахивается, на асфальт вываливает избитый водитель Эдуарда. Лицо в кровоподтеках и фингалах, скула рассечена, глаз заплыл. — Их было трое…Бандиты.
Значит, не Вещий? Надо всё обдумать. Видеорегистратор на лобовом стекле цел, и, скорее всего, выродков можно будет опознать и найти.
— Вызови гвардию, — бросает наследник помощнице.
Девушка хватается за телефон, Эдуард же направляется к задней двери лимузина. На улице холодно, лучше подождать гвардейцев в тепле.
— Госпо-дин, — стонет водитель, заметив куда он движется. — Вам не стоит…
Не слушая этого слабака, Эдуард распахивает дверь, садится и тут же застывает, во что-то вляпавшись. Омерзительный запах бьет ему в лицо, глаза наследника отказываются верить увиденному.
— Я предупреждал, — обреченно выдыхает водитель снаружи.
Весь кожаный салон обоссан и измазан в дерьме. Тут минимум трое постарались.
Эдуард хлопает глазами раз-другой, а затем из его горла вырывается истошный яростный крик:
— Я ИХ ВСЕХ УБЬЮ-Ю!
Он молнией выпрыгивает наружу и сотрясается в кашле. Чертовы смертники! Как они посмели?! Кто бы это ни сделал, завтра, нет, сегодня, им конец! Эдуард не уснет, пока не прикончит выродков! Он живьем сдерет с них кожу!
Отправив бандитов покуражиться в тачке Эдуарда, я решаю отвезти девочку домой. Поздно уже, и такой малышке опасно ходить одной. Марина указывает адрес, и Никита подъезжает к небольшой пятиэтажной панельке. В моем мире такие дома назывались хрущевками.
Я огладываю район. Мда, совсем не очень, хоть и не смертельно. Асфальт весь истресканный, лавки во дворе рассыпались от старости и превратились в труху, детская площадка утонула в слякоти. Один плюс — что чисто. В смысле нет свалки пивных банок и прочего мусора.
— Спасибо, дядечка, что подвезли, — лучезарно улыбается Марина. — Я сама дойду, вот мой подъезд.
— Постой, — я накланяюсь и кладу ей в кармашек куртки сто рублей. — Деньги отдашь родителям, на улице не доставай. Поняла?
— Поняла, — послушно кивает.
— А теперь пошли, — распахиваю дверь. — Хоть познакомлюсь с твоими родителями.
— Ой, спасибо, — Марина радостно выскакивает наружу, забыв пакет с тортами.
Я качаю головой — ну и горе ты мое, луковое! — и, взяв пакет, выхожу следом. Вскоре мы оказываемся в небольшой квартирке на первом этаже. Открывают нам чета дряхлых старичков. Бабушка уводит Марину спать, а я и дед еще десять минут общаемся на кухне, попивая чай.
В общем ситуация становится мне понятна еще в первые две минуты разговора. Родители Марины давно погибли, а старички получают довольно маленькую пенсию. Вот Марина и вышивает крестиком, да продает свои поделки на улице допоздна.
Попрощавшись со стариками и вернувшись в машину, звоню Тамаре Репкиной.
— Да, господин? — почти сразу берет трубку женщина, правда, при этом тяжело и хрипло дышит, и у меня не возникает сомнений, чем она только что занималась. Ну да и пускай. Что естественно, то не безобразно.
— Вы вроде бы беспокоились за благотворительные акции «Валентино»? — напоминаю. — Я даю вам возможность помочь одной семье. Два старика и девочка. Адрес скину «смской».
— Что нужно сделать, господин? — дыхание у нее чуть успокаивается.
— Старикам помогите средствами, девочку устройте в престижную школу с проживанием. — Так будет лучше. Ребенку нужен присмотр и пример успешных взрослых, а пообщаться с бабушкой и дедушкой она сможет и в выходные. — В целом действуйте по своему усмотрению. Главное, чтобы они ни в чем не нуждались.
— Поняла, я придумаю план. Отчет и смету пришлю по итогу исполнения, — выдыхает она протяжно.
— Хорошо, а чем вы занимались, что так устали? — коварно спрашиваю. Интересно же, как выкрутится.
— Я… я… штангу тягала… — робкий испуганный голос.
Вот такого оправдания я точно не ожидал. Чего только выдумать не способен мозг в критические моменты.
— Понятно, — с усмешкой отвечаю. — Хорошей вечерней зарядки.
И вешаю трубку.
Посреди комнаты со спортивными снарядами стоит Тамара в лосинах и топике. Только что она общалась со свои шефом. Услышав гудки, женщина опускает телефон и задумчиво надувает губы.
— Неужели не поверил? — произносит вслух Репкина, откладывая мобильник на тумбочку. — Я же точно слышала улыбку в его голосе…. Хм, или нет? Ай, ладно, хватит отдыхать. Еще три подхода.
И женщина подступает к штанге на полу. Поправляет тяжелоатлетический ремень, наклоняется, выгнув поясницу, и берется за гриф.
— Раз…два…три…
Комнату наполняет прерывистый отсчет подъемов и опусканий шестидесятикилограммового снаряда.