— Да, я совсем забыл. Меня тоже будет встречать мама...
Тут уже Анфиса не смогла себя сдержать и рассмеялась.
— Я так и думала... — сказала она сквозь смех.
Он совсем стушевался, весь его пыл слетел, и оставшиеся полчаса до Ленинграда он просидел молча в уголке купе, стараясь не смотреть на нее...
Поезд, медленно и нудно тащившийся последние километры к Питеру, наконец остановился. Пассажиры, раскланявшись друг с другом, начали проталкиваться со своими вещами к выходу. Анфиса решила не спешить, да и к тому же она не увидела на перроне Андрея. Она продолжала сидеть, глядя в окно. Ее ночной поклонник, недовольно
буркнув ей на прощание «До свидания...», покинул купе, и вскоре она увидела, как дородная дама лет шестидесяти повисла на его шее.
«Поздний ребенок, — подумала Анфиса. — Поздние сыновья всегда, как правило, становятся маменькиными сыночками... Слишком много любви и опеки обрушивают на них родительницы... И зря, ох как зря! Вместо добра даруют им зло. Неуверенность в себе, неуспех у женщин... Ну кому нужен вот такой слюнявый мальчик? Любой женщине нужен муж, на которого можно положиться в трудные минуты жизни, а не ребенок. Ребенка она себе и сама родит...»
— Анфиса, здравствуйте! Как доехали?
Анфиса повернула голову. Перед ней, приветливо улыбаясь, стоял Кирилл, один из служащих Андрея. Занятая своими мыслями, она пропустила момент, когда он вошел в вагон. А может, и просто не заметила, потому что ждала она Андрея.
— Хорошо, спасибо! — ответила Анфиса и, спохватившись, что забыла с ним поздороваться, добавила: — Здравствуйте!
— Ваш муж просил передать, что очень занят, — продолжал Кирилл, это был парень лет двадцати с небольшим, с иголочки одетый и старающийся подражать английским клеркам. — Он извиняется. А я отвезу вас домой. — При этих словах он обвел глазами купе. — А где же ваша поклажа?
— Я без поклажи. Налегке, — ответила Анфиса. У нее возникло ощущение, что Андрей специально прислал этого парня за ней...
«Ну что ж, так даже и лучше!» — успокоила она себя и добавила, обратясь к Кириллу:
— Да и зачем мне поклажа, если я из одного дома в другой?
— Да, конечно, — согласился Кирилл, и они пошли к выходу.
Уже в машине Анфиса поинтересовалась:
— А Андрей долго будет занят?
— Да, он просил вам передать, что приедет после двух. Но вы не должны волноваться, он договорился, и после обеда вы все свои вопросы уладите...
«Он договорился...» — почему-то эта фраза больше всего не понравилась Анфисе. За окном проплывали ленинградские улицы, мосты, и Анфиса вдруг почувствовала, что она соскучилась по этому городу, по своей квартире. Да и воспоминания о прежней ленинградской жизни накатили на нее девятым валом. Стало грустно. Так, погруженная в воспоминания, она и промолчала всю дорогу до дому. Да и о чем ей было говорить с Кириллом? Об их работе? Она в ней ничего не понимала. Об Андрее? Анфиса была уверена, что в офисе все уже в курсе его романа с Соней. «Шило в мешке не утаишь», как верно гласит пословица. Но Кирилл не из тех, кто будет распространяться о личных делах шефа. Надо отдать должное Андрею — он умел подбирать служащих.
* * *
Катька валялась на постели, уставясь в потолок. Потолок был весь в мелких трещинках из-за давно не деланного ремонта, и Катька любила их рассматривать. Порой она видела разные фигурки, а в углу дивана притаилась собачья мордочка. Катька дружила с этой мордочкой и даже доверяла ей свои самые сокровенные мысли. Но сейчас она была слишком расстроена и лежала, тупо уставившись в потолок.
К счастью для Катьки, матери и ее сожителя дома не оказалось.
— Сука, — произнесла Катька, подумав о матери.
Она поднялась, ее шатнуло. Состояние было дрянное. Но поправимое. Пока наркотиков хватало — спасибо Штырю, позаботился. Оставил наследство, хоть и сам не знал. Как же здорово, что Катька додумалась, как обнаружить заначку. Знала, что в подвале. И, когда Штырь собрался за ней, подошвы его ботинок стойкой краской побрызгала, так что на полу в подвале она слабо отпечаталась. Штырь узнал бы — прибил. Но нет Штыря... И хрен с ним.
Со Штырем ей было неплохо, если не принимать во внимание такую незначительную мелочь, как побои и унижения. С ним было связано главное в ее жизни—деньги и наркота. Теперь же опять карабкайся по жизни сама. Но разница заключалась в том, что тогда, до Штыря, она не была наркоманкой и ей вполне хватало денег, заработанных на панели, теперь же их было катастрофически мало. К хорошей жизни быстро привыкаешь, а для Катьки самая хорошая была с ним, со Штырем, и теперь она не хотела вновь отказывать себе в тряпках, приличной косметике и, главное, сытном столе. В этом плане у Катьки было огромное преимущество перед многими девицами ее круга — сколько бы она ни съела, она никогда не толстела. И поэтому Катька за последнее время привыкла есть вкусно и много. «Нужны бабки... Бабки нужны... Нужны бабки», — вращалось в ее мозгу.