Где наша не пропадала

С ершом – сложнее. Есть у него бичеватые замашки: и сети забивает, и наживку приготовленную для крупной рыбы ворует. И еще, один промысловик рассказывал, что в диких озерах его нет, но стоит обосноваться на озере людям, и спустя какое-то время появляются ерши. Получается, что завозят, как сорняки с навозом. А как еще объяснишь? Если, конечно, промысловик не намудрил.

Хотя были времена, когда ершей в Москву пудами везли и настоящие баре большие деньги за их сопли платили. Именно за сопли, потому как в цене держались только живые ерши, со слизью. Нынешний гурман, сникерсами одурманенный, сколько ни пыжится, а настоящего лакомства распробовать не в состоянии, ему лишь бы обертка блестела.

О том, что ерш в ухе хорош, разговаривать нет смысла, известное дело. Можно его и в роли живца использовать. Но, оказывается, есть и другое применение.

Работали со мной два мужика, два друга: круг и дырка от круга. Ангарские орелики. Когда их деревню в зону затопления зачислили, на Север перебрались. Одного Юркой звали, второго – Германом, вроде как в честь первых космонавтов. Правда, Юрка появился на свет за полтора года до полета Гагарина, а Германа, без всякого трепа, в честь Титова нарекли – с каких бы шишей в ангарской деревне такое имя полюбилось. Но если со свежим человеком заходил разговор об именах, Юрка обязательно уточнял, что назван в честь первого космонавта, а Герман – второго. Подчеркивал: кто есть кто, и не только в космонавтике. Потому и Германа постоянно за собой таскал, чтобы первым себя чувствовать и, главное, чтобы люди это видели. Друга такой расклад вроде как и не волновал. Наверно, с детства так повелось. Частенько мелкие пацаны жмутся под крыло к тем, кто постарше и поздоровее. Тяга понятная. Только не видно было, чтобы Юрка дружка защищал. Наоборот, шпынял постоянно. Говорили, даже поколачивал по пьянке. Да и на работе: где что отремонтировать, зовут вроде Юрку, а он первым делом Германа ищет, вроде как на подхват, а присмотреться ежели, то у помощника и руки половчее и голова лучше соображает. И, самое главное, первый жил своим домом, а второй кантовался в примаках у местной красавицы. Впрочем, красавица – это задолго до Германа. Но что-то и ему досталось. Хотя и транжирила Верка свою красоту, не задумываясь. Школьницей на сухогрузе переночевала и толстеть начала. А дальше привычная история: проработки в учительской, запоздалый аборт и веселая слава на всю оставшуюся жизнь. Везучая бабенка годами балует и тишь да гладь, а невезучую с первого раза начинают на «б» называть. Да тут еще и мать в бане угорела. С тоски и от свободы совсем девка в разнос пошла.

Нормальные мужики у нее не задерживались, чаще всего уходили, даже не утром, а среди ночи. А Герман завяз. Притерпелись как-то. А что им делить? Мила не бела, да какие дела, коли сам не красен? Поговаривали, что она и при нем никому не отказывала, да цену этим разговорам сами знаете. Старый деготь, что кривой ноготь – маникюром не закрасишь. Но, опять же, попивала Верка. А у пьяной бабы изба чужая, это все знают. И до Германа слухи доходили, но как-то мирился. Юрка объяснял: деваться, мол, некуда, в общаге жить надоело, вот и терпит. Строить догадки – дело нехитрое, многие горазды. А чужая душа не чужой карман, в нее и вору дорога заказана. Зато, почему сам Юрка не мог успокоиться, я знаю наверняка.

Пытался, но не обломилось.

А такие гусаки отказов не прощают. Особенно если для всех открыто, а его рожей об дверь. И заклинило «первого космонавта».