Где ночует зимний ветер

На нас обрушился гул станков, как высокая морская волна. Цех оказался огромным и светлым, похожим на перрон Киевского вокзала. В четыре ряда стояли станки, глянцево поблескивая масляной краской, освещенные желтыми светлячками маленьких электрических лампочек. Мне вдруг показалось, что я не в цехе, а на большой лужайке, усыпанной желтыми ромашками.

Но ровный гул моторов вернул к действительности. Я впервые в цехе завода. Скрежет металла и повизгивание резцов сплелись в один вибрирующий тягучий звук. Я сосредоточилась и заставила себя пристальнее вглядываться в простор цеха, станки, силясь понять, как они работают, что делают люди.

Вовочка Терехин не улыбался, но пытался скрыть свою растерянность, вертел головой по сторонам. Девчонки притихли и перестали шептаться.

Рабочие за станками не обращали на нас внимания. Они не отрывали своих взглядов от резцов, смотрели на крутящиеся валы, детали. Меня поразила их увлеченность и полная отдача делу, какая-то одухотворенность.

Я не первый раз замечала, что труд преображает людей, и сейчас снова убедилась в этом.

— Правда, красиво? — Вася не скрывал восторга. Вопрошающе посмотрел на Эллу, ожидая увидеть восторженный блеск в ее глазах. — Красотища!

Мне стало обидно. Вася не замечал меня. Казалось, рассказывал для одной Эдигорян и не спускал с нее глаз. А я-то думала, что поразила его. Дура дурой. Приходила в комитет комсомола договариваться об экскурсии на завод. Эллка тоже хороша. Ловко подъехала: «Аникушкина, вот тебе комсомольское поручение!». Хорошо — устроить им на заводе свидание. Я ничего не могла с собой поделать. Психанула. Отстала от группы. Решила, что сама во всем разберусь: глаза есть — буду смотреть, а не пойму чего — спрошу у рабочих.

В новом синем комбинезоне и армейских кирзовых сапогах склонился над станком токарь. Старательно подкручивал какие-то ручки. Из-под резца быстро выбегала длинная синеватая стружка, закручиваясь в тугую спираль.

— Можно взять? — спросила я робко у токаря.

Он не обернулся и только кивнул головой. Его кивок я приняла за разрешение. Дернула стружку. Острая боль заставила меня разжать пальцы. Из тонких порезов лилась кровь.

— Эх ты, голова! — укоризненно сказал рабочий и снял очки. Молодой парень с маленьким вздернутым носом смотрел насмешливо. Добрые глаза выражали сострадание. — В медпункт беги. Там перевяжут.

— Заживет! — Я носовым платком крепко обмотала палец и попробовала улыбнуться.

— Свадьба скоро?

— Годочков через пять.

— К тому времени можно посвататься.

— Я за очкарика не пойду, ты не надейся. Так твердо решила.

— А зря. По технике безопасности надо работать в очках, — засмеялся парень. — Ты посмотри: стекла простые!

— Точно простые.

— Пришли к нам на экскурсию?

— Как видишь.

— Не надумала идти к нам работать? Советую учиться на токаря. Я тебе скажу: стоящая специальность. Токари кругом нужны.

— Не знаю, еще не думала. Учиться тяжело?

— Ерунда… Станок сразу освоишь. А над чертежами попотеешь… Да ты справишься. В инструменте разберешься. Затачивать резцы трудно, это точно.

Он рассказал, что живет в Тимирязевском районе, рядом с плотиной. Пригласил в парк.

— Сейчас грязно, — засмеялась я. — Да и к экзаменам надо готовиться.

Наших мальчишек я отыскала около фрезерного станка. Ребята обступили пожилого рабочего с седыми, пышными усами.

— Фрезеровщик — выше токаря, — пояснил он.

Я решила сократить путь и пролезть между станками. С медной трубки брызнула масляная вода. Капля попала на пальто. На моих глазах грязное пятно расплылось по материалу. Я оцепенела. С трудом сдерживая слезы, проклинала свою глупость, станок, трубку. Представила, как будет ругать мама. Обязательно назовет неряхой, скажет, что на мне вещи горят, как на огне.

Сколько я ни терла грязное пятно платком, оно не исчезало, а еще больше темнело.

Элла Эдигорян громко смеялась безо всякой причины. Я нервничала, покусывала губы. «Испортила пальто, Анфиса, а я думала, ты в институт в нем пойдешь. Покупать новое не буду!» — начнет выговаривать мама. Хорошо Элле смеяться. Отец — инженер, мать работает в конструкторском бюро. А моей маме одной трудно приходится. Принесет домой получку, разложит деньги на столе и думает. На лбу собираются морщинки. «Как ни крути, а все сто дыр», — скажет она и вздохнет.

Теперь по цехам я ходила, как в густом тумане. Ничего уже не видела и не слышала, что рассказывали Вася Кукушкин и рабочие, к станкам которых мы подходили. Проклятое пятно не давало мне покоя. Я старалась больше не измазаться.

Вася Кукушкин привел нас в комитет комсомола. Маленькая квадратная комната с широким окном. Вдоль стены стоят стулья. В углу шкаф с книгами. На стенах плакаты и лозунги.

— Три объявления написал, чтобы не курили, — извинился он и, встав на стул, открыл форточку. — Из литейки ребята заседали. Всегда кочегарят. — Обнял Вовочку Терехина за плечи: — Скажи, понравился завод? Придешь к нам работать?

— Не решил… Надо обмозговать, все взвесить.

— Думай!