— А чтоб у тебя сомнений не было. Пароль дата твоего рождения. Папка личное. Иди и читай.
— Не буду. Там же написано, что личное.
— Мне вслух начать читать, я могу.
— Анюта, у тебя ничего святого нет?
— Нет. — она отобрала у меня погремушку, с которой я играла с Юрой.
Я не хотела, но знала, что Анюта не отстанет. Упрямая. Если задумала что-то, то будет идти поездом, сбивая все на своем пути. Стихи. Фотографии. Казалось, что я залезла в чужую душу. Мечты и какая-то щемящая тоска в каждом слове. Мечта, несбыточная и яркая. Там не было пошлости. Не было надежды. А фотографий было много. Старые, с каждого класса. Вся школьная жизнь прошла его глазами. В каких-то воспоминаниях, и обрывках. Он помнил, что я одернула девчонок, чтоб они не смеялись, когда он зацепил стол в столовой из-за того, что его не заметил. Оказывается, я даже за тряпкой сходила и помогла убрать пролившийся чай. А я не помнила этого. Так же как и не помнила, что мы вместе несколько раз дежурили в классе и обсуждали погоду. Он ведь был для меня всегда двоечником, неудачником. Я никогда не воспринимала его всерьез. Только как я воспринимаю его сейчас?
— Ты чего плачешь? — Анюта подошла ко мне.
Я же не могла остановиться. Он был слишком хорошим. Каким-то идеальным и чистым душой. Я же чувствовала себя извалявшейся в грязи. Самой от себя противно стало. Перед глазами так и прошла вся жизнь и все мои похождения. Разве так можно? Разве так нужно жить? Он же меня любил чисто и искренно. Мне же самой от себя было противно.
Анюта испугалась за меня. Зачем-то напоила успокоительным, от которого резко захотелось спать. И похоже я уснула, потому что я проснулась, когда стемнело. В комнате темно, только настольная лампа была включена. Федя кормил из бутылочки малыша. Молоко начало пропадать, поэтому приходилось докармливать смесью.
— Который час? — я подскочила на кровати.
— Десять вечера. — ответил он. — Или около того.
— Это сколько же я проспала? Восемь часов?
— Успокойся. Все нормально. Все живы и здоровы. И уже засыпают те, кто не хотел спать и чего-то требовал. — укачивая Юру, сказал Федя. — Мы уже поужинали. Тебе оставили. Так что иди поешь.
— Не хочу.
— Тогда умойся. Вон, вся зареванная.
Уже по голосу стало понятно, что он все знает и решения какие-то принял. Только когда он не сомневался у него появлялись такие уверенные нотки. Осталось только понять, чего он решил или чего хочет сказать. Когда я вернулась, он уже сидел поперек кровати, положив подушки под спину. Я села рядом, предварительно проверив малыша.