Где скрывается правда

Я сглатываю, чувствуя на языке горький привкус кофе. Наверное, я сейчас должна бы чувствовать грусть от нахлынувших воспоминаний об отце. Но нет, мне просто любопытно. Интересно, как он сейчас выглядит: истончилась ли кожа у высоких скул, стала ли она тонкой и бледной, как рисовая бумага? В моих воспоминаниях он всегда здоров. Мы не ходили к врачам: маме они не нравились, а папа клялся, что нет такого недуга, который не под силу вылечить стакану виски.

Я молча следую за Мэгги до стола охраны. На нас из-за стеклянной панели глядит женщина в серой форме.

– Вы есть в утвержденном списке? – спрашивает она, не отрываясь от компьютера.

– Я вчера говорила с начальником хосписа, – звучит монотонный голос Мэгги.

– К кому вы пришли?

– К Гленну Лоуэллу. – Мой голос звучит хрипло и надтреснуто. – Охранница поднимает глаза и впускает меня внутрь.

– Гленн Лоуэлл умер этим утром, – сообщает она.

Мэгги разевает рот от удивления.

– Как это?

– Люди болеют и умирают, – невозмутимо произносит женщина. Потом ее глаза останавливаются на мне, и выражение лица становится жалостливым. Она откладывает ручку. – Ночью ему стало хуже. Сочувствую.

– Какого черта нам не позвонили? Это его дочь! – возмущенно заявляет Мэгги. Люди на скамейке отрываются от своих газет. Я пальцем нащупываю изношенное место на джинсах.

– Его дочь имеет право хотя бы взглянуть на него, – говорит Мэгги. – Кто у вас начальник?

Охранница складывает руки на груди. На бейджике написано ее имя: Ванда.

– Мэм, я понимаю, что вы злитесь, но дочь Гленна Лоуэлла уже была здесь прошлым вечером. Я не знала, что у него их две.

– Погодите. – У меня подкосились ноги. – Она была здесь?

Я чувствую, как рядом напряглась Мэгги. Без лишних слов охранница переворачивает страницу журнала и подсовывает его под стеклянную панель. Пальцы дрожат, пока я ищу знакомое имя на странице.

– Ее тут нет, – говорю я. Я отодвигаю журнал, но Ванда меня останавливает.

– Вчера, в шесть тридцать пять, – повторяет она. – Я сама ее регистрировала.

Я скольжу пальцем вниз по странице, пока не нахожу указанное время. Бренди Батлер.

Написано почерком моей сестры Джослин.

У меня невольно поджимаются пальцы в кроссовках. Я знаю, это она: помню, я еще смеялась над тем, как глупо она пишет букву «Е», сильно наклоняя ее вниз, как будто та пытается дотянуться до пола.

Мэгги злится, начинает спорить с охранницей и требует разговора с начальником тюрьмы.

– У Гленна Лоуэлла нет дочки по имени Бренди Батлер, – говорит она.

– Это она, – перебиваю я ее.

Мэгги разворачивается и смотрит на меня. Я киваю.

– Это почерк Джос.

Брови у Мэгги ползут вверх. В ее взгляде читаются изумление и жалость. Этот проклятый день едва начался, а уже утомил меня.

– Пошли, – говорю я ей. – Он умер, все кончено, значит, можно уходить.

Мэгги колеблется. У меня снова начинают дрожать колени. Она бросает взгляд на охранницу, в котором читается угроза: «Я об этом обязательно кому-нибудь доложу». Затем хватает меня за руку.

В этот момент раздается жужжание ворот за стойкой, и к посетителям выходит охранник с планшетом в руке. Не поднимая головы, он выкрикивает имя.

– Эдвардс!

В зоне ожидания встает мужчина в костюме. Он двигается робко, как школьник, которого позвали в кабинет директора посреди урока.

– Клиент вас ждет, – говорит охранник. Эдвардс сует в подмышку манильскую папку и проходит мимо нас с Мэгги с вежливым кивком. Он не знает, кто мы такие.

Пальцы Мэгги на секунду сжимаются, и я понимаю, что она его тоже узнала. Может быть, благодаря той документалке об убийствах под названием «Снять маску с монстра», если решилась ее посмотреть. А может быть, потому, что следит за ходом апелляции Стоукса. В конце концов, ее племянница стала его последней жертвой, и она вполне может считать, что надо быть в курсе событий.

Как бы то ни было, она нервничает, и это чувство передается и мне. Я знаю, мы не ошибаемся: перед нами адвокат, который вот уже десять лет пытается начать новое слушание по делу Уайатта Стоукса.

Уайатта Стоукса, «огайского речного монстра», приговоренного к смертной казни из-за нас с Кэлли.

Глава третья

– Идем, Тесса, – рявкает Мэгги резко, как будто мы задерживаемся по моей вине. Она отпускает мою руку, и я сама следую за ней на улицу.

Двери за нами захлопываются, и тюремная темнота остается позади. Солнце бьет в глаза.

У лица Мэгги точно такое же выражение, которое было в суде в тот день, когда Стоукса приговорили к смерти. Как будто весь мир лишили света. Я не присутствовала на оглашении приговора. Мы с мамой и Джослин смотрели местные новости в гостиной, чтобы узнать решение судьи. Когда приговор был озвучен, какой-то оператор снял Мэгги и Бонни Коули, маму Лори, на лестнице.

Я никогда не понимала, почему Мэгги там выглядела недовольной. Все надеялись, что Стоукса приговорят к смерти: так и случилось. Мэгги ничего не сказала репортерам; зато Бонни посмотрела прямо в камеру и сказала, что на казни Уайатта Стоукса будет стоять в первых рядах.