Где-то там гиппопотам

Он, наверно, был совсем маленьким. Бен помнил, как папа нес его вверх по лестнице, как они миновали большие черные двери и вошли в шумную, плохо освещенную комнату. Шум напугал Бена, и он зарылся лицом в папину куртку. Потертая шелковистая подкладка пахла машинным маслом и мятными карамельками. Чудесный запах!

Папа недолго его нес и в следующем зале спустил на пол. Бен запомнил пятна света от высокого окна на темном паркетном полу. Шаги тут звучали как барабан, и Бен прыгал – на свет, в тень, на свет, в тень, яростно топая, потому что о нем забыли.

Потом пришла старушка. Бен запомнил седые волосы, темно-синее платье и то, что старушка оказалась ласковая. Отец поманил его, и они пошли за старушкой через двери, над которыми было что-то написано. Потом через другие двери – тоже с надписью, потом еще через одни, и еще; много одинаковых дверей, словно стоишь между двух зеркал и смотришь на бесконечные отражения. Одно отличие – в конце длинного коридора стоял гиппопотам. Пока они шли, Бен понял: гиппопотам их ждет. Хотя взрослые просто прошли мимо.

А Бен остановился.

Вдруг морду гиппопотама прорезала улыбка, и он произнес:

– Впереди могут ждать трудности, но у тебя с мамой все будет хорошо.

Бен обиделся. Он не хотел маминой спокойной жизни, его манили папины приключения. Слова гиппопотама смущали. Он ничего не забыл, и чем старше становился, тем больше его это мучило. Даже сейчас картина так и стояла перед глазами – серый гиппопотам наклоняется к нему, чтобы поговорить. На морде морщин как линий на карте, а в круглых карих глазах светится ум.

Потом воспоминания становились отрывочными, рассыпались, как пазл. Еще одна комната, тисненые обои, камин, запах воска. Они сели. Папа смеялся, но вот лица его Бен никак не мог вспомнить. Зато ясно видел чайные чашки – светло-зеленые, украшенные фарфоровыми пчелами, и простую голубую кружку с молоком для него. Он был этому рад, потому что боялся пчел, даже фарфоровых. Он был доволен, когда заметил на столе хлеб с поджаристой корочкой. Ему дали ломтик, намазанный маслом и медом. Он жевал, и острый сладкий вкус хлеба мешался с привычным запахом молока. Крошки попали за воротник и кололись. Он потер шею. Вдруг из-за сахарницы выглянул зверек с носом-хоботком, похожий на землеройку. Он не сводил с Бена черных глаз-бусинок.

Потом произнес:

– Трудно поверить, что из тебя выйдет толк. Вытри хотя бы рот.