Где ты, мой незнакомец?

— Что поделать, сударыня. Я еще не забыл, какая у вас красивая спина, я таких никогда не видел. Вы вправе гордиться ею. И уж конечно должны проявить снисходительность к бедняге, которому приходится выдумывать Бог знает что, лишь бы найти предлог посмотреть на нее, — Добравшись до спальни, он толчком ноги распахнул дверь и перенес Лирин через порог. — А если честно, то я наизусть знаю ваше прелестное тело, каждую его часть. — Его глаза скользнули вниз, задержавшись на груди и у Лирин мгновенно перехватило дыхание. — Боже мой, вы такая нежная, восхитительно женственная…

Лирин спохватилась и сделала попытку отвлечь его от опасной темы.

— Боюсь, что я невольно испортила вам вечер…вам пришлось оставить семью и гостью… Получилось так неудобно.

— Напротив, любимая, это я должен поблагодарить тебя, что ты дала мне возможность исчезнуть вместе с тобой.

Она искоса взглянула на него и не смогла удержаться от лукавой усмешки.

— А мне почему-то показалось, что ты наслаждался этим представлением.

Глаза Эштона вновь остановились на ее груди, и Лирин вспыхнула, заметив, как в них загорелось желание.

— Мне случалось видеть и лучше. Особенно когда я удостаивался чести побыть в обществе моей нынешней спутницы…

Ее тело обжигал огонь, горевший в нем с той минуты, как он прикоснулся к ней в первый раз. Между ними словно пробежала искра и, почувствовав это, Лирин затрепетала. Собравшись с духом, она едва нашла в себе силы, чтобы пролепетать:

— Мне кажется, вы уже можете отпустить меня…

Стараясь не обращать внимания на тянущую боль, которая скрутила чресла, Эштон вел себя по-прежнему галантно: справившись с собой, он осторожно опустил ее на кровать, застланную свежими простынями.

— Прошу вас отметить, сударыня, что вы в постели, целая и невредимая, и ни одной новой ссадины. Только мне почему-то кажется, что на вас слишком много всего надето, чтобы вы чувствовали себя удобно. Вы позволите вам помочь?

Она отклонила его предложение, подавив смущенный смешок.

— Нет уж, лучше я подожду Уиллабелл …

— А почему, позвольте спросить?! Чем вас не устраивают мои заботливые руки? Неужели вы считаете, что репутация жены пострадает, если станет известно, что собственный муж помог ей лечь в постель? — Его губы раздвинулись в широкой ухмылке, и Лирин увидела, как ослепительно сверкнули белоснежные зубы. — Обещаю быть паинькой.

Лирин притворно нахмурилась, показывая, что не верит ему ни на грош.

— Похоже, вы из тех мужей, что более, чем серьезно относятся к своим супружеским обязанностям.

— Еще бы! — фыркнул он. — А как же иначе?

Она расхохоталась.

— Почему-то мне не верится, что с вами я в безопасности…

— Да Бог с вами, сударыня! Неужели вы можете себе представить, чтобы мужчина набросился на собственную жену, будто голодный зверь?

— Если ему невтерпеж, почему бы и нет? — коротко бросила она.

— Похоже, вы меня раскусили, — тут же сознался он, — но разве мне нельзя доверять? Если уж я смог держать себя в узде, когда снимал с вас платье, так неужели же это не лучшее доказательство, что мне всего нужнее вы и ваша любовь?

— Сдаюсь. Вы меня убедили, — Лирин откинулась назад, успев признаться в душе, что уступила достаточно охотно, во всяком случае, более охотно, чем следовало бы. Казалось, она вот-вот отбросит мысль о том, что следует быть осторожной и не позволять эмоциям завладеть собой. Что же такое было в этом мужчине, что заставило ее уступить с такой легкостью? Конечно, он красив, более того, дьявольски привлекателен, никто этого и не отрицает. Но кроме этого, была в нем какая-то особая мужественность, которая отчаянно влекла к себе. — Только постарайтесь сдержать слово, сэр. Доверие — это то, без чего брак невозможен.

У Эштона вырвался довольный смешок, и он принялся сражаться с тугими крючками. Через мгновение из груди его вырвался глухой стон — платье сползло с плеч, приоткрыв отвратительный рубец. Он сдвинул вниз тонкую ткань, чтобы хорошенько рассмотреть его и Лирин беспокойно зашевелилась.

— Тише, тише, любовь моя, — серьезно сказал он. — Я только хочу рассмотреть его получше. — Эштон взял лампу и поднес ее поближе. При виде багрового рубца, пересекавшего сверху донизу хрупкую спину, внутри у него все закипело. Рана тянулась от левого плеча наискосок, она уже немного поджила и покрылась засохшей коркой, но рваные ранки по краям, где была разорвана кожа, были еще хорошо заметны. Внезапно Эштон нахмурился, вспомнив толстуху-надзирательницу, которая так жестоко стегала хлыстом бедняг, неосторожно приближавшихся к костру, но по его мнению, рана была нанесена чем-то гораздо более тяжелым, чем ивовый прут. — Почему-то я сомневаюсь, что вы заработали эту рану, просто свалившись с лошади.