Где ты? (СИ)

— Да, представь себе, переживал! Чтоб ты провалился! — беззлобно огрызнулся принц — Из-за тебя, между прочим, маскарад перенесли. И Аорет я так и не поймал.

***

— Деор!

Ему снился чудесный сон. В белесом ватном тумане было очень тепло и уютно, этот туман, словно одеяло, укутывал его со всех сторон. Он чувствовал себя маленькой гусенкой, которая решила отдохнуть в мягком коконе, чтобы проснуться уже прекрасной бабочкой.

— Деор!

Но кто-то настойчиво звал его. Этот голос, пусть и с приятной хрипотцой, сейчас казался самым противным из когда-либо слышанных ранее, поскольку он разрушал его уютный белесый кокон. Под действием этого голоса туман испуганно расступался клочками, оставляя после себя неуютные дыры, которые стремительно заполнялись запахами, звуками и чувствами.

— Деор, да проснись же! Мне страшно! — хныкал голос, и звучал так жалобно, что, поддавшись его тревоге, он разогнал остатки тумана, чтобы посмотреть, кто там плачет.

Маливика едва не упала со стула от радости, когда ее венценосный брат, наконец, открыл глаза. Деор же напротив просыпался довольно медленно и нехотя, он даже не сразу узнал свою сестру, которая уже вовсю тормошила его и обнимала.

— Боги, я думала, ты никогда уже не проснешься! Ты спал так долго, что я боялась, ты не проснешься! Деор, они сказали мне, что ты упал от переутомления в саду, что у тебя нервный срыв, слабое здоровье и климат влияет на тебя дурно. Да у нас же похожий климат, как такое…

От обилия навалившейся на него информации стало дурно. Не выдержав шума, он протянул руку и закрыл сестре рот. Смутные, сбивчивые воспоминания хлынули в голову целым потоком. Крупный ярко-желтый цветок, невероятно красивый, со сладким запахом, неведомо как проросший среди бурьяна. Бегущий к нему Яур с отчего-то перекошенным испугом лицом. Жжение в носу и горле, такое нестерпимо болезненное, что невозможно дышать. Темнота, будто на какое-то время он выпал из мира и попал туда, где нет ни времени, ни пространства, вообще ничего. Злой, хриплый рык «дыши!», холодная вода, забивающаяся в нос и заливающая горло. Чьи-то холодные как лед руки, пузырьки кристально прозрачной воды, будто увиденные из-под полуопущенных век.

— Переутомление, говоришь? — переспросил он, и его собственный, обычно мягкий голос, показался ему хриплым карканьем.

Маливика часто-часто закивала головой.

— Переутомление. — повторил Деор и громко рассмеялся. Смех вырывался с кашлем, хрипами и свистами — И климат!!! Ха-ха-ха!!! Потрясение! Нервное! Ах-ха-ха!!!

Даолийская принцесса смотрела на него, как на буйно помешанного: с жалостью, непониманием и испугом. Он же, отсмеявшись, задыхаясь и сипя, спросил:

— Где Яур? Мали, найди мне Яура.

— Брат, зачем он тебе?

— Я хочу знать, что со мной было и от чего он меня спас.

— Спас? Яур тебя спас? От чего?

— Сказал же, не знаю. Но хочу знать.

Сестры не было около трех с половиной часов. За это время лекарь напичкал Деора различными отварами до самых гланд. Оказалось, он еще и простудился. Но принц Даолии точно знал, что это мелочи, что, если бы не Рысь, он бы точно умер. Но вернувшаяся Маливика только ручками развела. Рысь с тех пор никто не видел.

***

Тяжелые облака были окрашены даже не в багряный, а какой-то жуткий, кровавый цвет, солнце клонилось к горизонту. Пара дымчато-серых глаз провожала их тоскливым взглядом. Хозяйка этих самых глаз уже третьи сутки не знала покоя: в груди жил какой-то ужасный тоскливый комок, пульсирующий глухой болью.

Она сама во всем виновата, не надо было быть такой безрассудной. Ведь знала же, что ни к чему хорошему ее чувства не приведут, но все равно смотрела на него, сначала издалека, тайком, пока он не видит, потом подбиралась все ближе и ближе и однажды совсем потеряла голову, подошла так близко, что он заметил. Это за ней он бежал по той злополучной лестнице, это из-за нее он тогда разбил голову. Нужно было прекратить все это немедленно, но она уже не смогла остановиться.

Первый диалог, его голос, его улыбка. Обмен колкостями, и даже тогда ее бедное сердечко трепетало, как пойманная пташка. Она слишком поздно поняла, что пропала, утонула в омутах тягучих, как древесная смола, янтарных глаз, сдалась после первой же его улыбки. Нужно было бежать от него, как от мора, а она, глупая, каждый раз оставалась, в надежде услышать урчащее «Сирина» из его уст. А что теперь? Глухая болезненная тоска сковывает грудь, не дает нормально спать, мешает трезво думать. Она больна им, и вряд ли сможет излечиться. И всякий раз промежуток между их встречами укорачивается, потому, что она уже не может терпеть этого ужасного чувства. Но на этот раз его нет уже третьи сутки.

Отчаяние, глухое и беспросветное. Нет больше сил выносить это, и ноги сами выбирают маршрут. Ей нечего уже терять, после сердца, рассудка и, теперь еще и гордости. Ноги подкашиваются, и она падает на колени перед единственным человеком, который может ей сейчас помочь. После гордости можно смело потерять и жизнь. Уже не жалко.