Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева

– Милый Ванечка, – сказала мне тетя, – ты ведь знаешь, после моих Коки и Зои я люблю тебя больше всех. Мне больно, что ты все еще тоскуешь. Но не печалься, твое счастье за дверями.

Я улыбнулся и полетел к моей Але.

– Одевайся скорее и едем к моей тете! Пора нам начать знако миться с родными, а она отзывчивее всех и поймет тебя и меня.

Через полчаса мы уже звонили у ее дверей. Вышла Зоя.

– Ах, Ванечка! Наверное, забыл что-нибудь?

– Не забыл, а нашел! Только что твоя мама сказала мне: «Твое счастье за дверями», – так оно и есть, вот оно, мое счастье!

За полурастворенной дверью стояла моя Аля… Стоило взглянуть на Зою в эту минуту. Лицо ее все вспыхнуло, глаза крутились от изумления.

– Постой, я предупрежу маму!

Впечатление, произведенное этой неожиданностью, было невероятное.

– Ах, Ваня, – говорила тетя Адя, – ты всегда поражаешь сво ими неожиданностями… Но в этот раз!.. И где ты подцепил такую королеву? Я даже глазам не верю!

Аля через минуту болтала, как родная. Рядом со мною она чувствовала себя счастливой и уверенной и радостно отвечала на все вопросы, временами поглядывая на меня, как бы ожидая моего одобрения.

– Я и сама не знаю, как это случилось! Мне кажется, что я уже любила его до встречи…

– И я сразу увидел в ней что-то родное, близкое…

– А ведь правда, как она похожа на твою маму! Ну вот, берегите его, у него сердце нежное, любящее, и вы так подходите друг к другу!

Через полчаса мы ушли и побежали домой, весело обмениваясь впечатлениями.

После этого мы решились отправиться к папе. Он устроил так, что мачехи не было дома; сам вышел навстречу, вынес ей маленькое евангелие. Уселся с Алей на оттоманку, и в уютном сердечном разговоре мы забыли и время, и место.

– Какой твой папа прелестный, – говорила Аля, когда мы вы шли, – я положительно в него влюбилась.

К брату Мише мы пробрались через несколько дней. И сестра моя Махочка, и его жена были поражены слишком быстрым ходом вещей, смотрели на меня с негодованием и не могли понять, что Аля спасла меня от отчаяния, и, если б не ее неожиданная помощь, я погиб бы от невыносимого одиночества. Мой добрый Мишуша понимал это, но в присутствии жены не мог проявить обычной задушевности.

Когда мы, наконец, посетили их, в минуту общего разговора вошла Махочка, которая только что была у папы.

– Ну, что сказал папа?

Махочка взглянула на Алю, которая, углубившись в разговор с молоденькой племянницей, не замечала прочих.

– Папа сказал, что она изумительная красавица и немудрено, что Ваня потерял голову. Кроме того, он сказал, что она – живой портрет мамочки.

Лед растаял. Через несколько минут милый Мишуша уже осыпал мою Алю своими шутками и прибаутками, которые делали его таким приятным в домашней обстановке.

– Теперь я уже и в него влюбилась, – говорила мне потом Аля, – и в твою сестру. Какие они все чудные!

После этого мы стали бывать у них постоянно. С прочими братьями мы сошлись уже позднее. А затем Аля повезла меня к своим, которые жили на квартире в Главном почтамте.

Александр Андреевич сразу напустил на меня туману. Как истый коммерсант, он начал выхвалять свой товар. Говорил, что у Али – женихи, все время толпятся графы, и князья, и доктора, и инженеры, но что он свою дочь не отдаст за кого попало. Жена его, уже пожилая, но все же красивая женщина, держала себя совсем просто, но, видимо, я ей очень понравился. Вскоре мы разговорились и вернулись счастливыми.

Аля занимала красивую и прекрасно меблированную комнату. Кроме хозяйского, у нее была своя шикарная никелированная кровать, накрытая роскошным брюссельским кружевом – подарок тети… За комнату она платила баснословно дешево и потому выкраивала себе достаточно на довольствие. Тетя временами дарила ей хорошенькие вещички, и одевалась Аля не без ее помощи. Обыкновенно я приходил к ней после вечерних занятий и заставал у нее одну из сестер или же добрейшего Василия Ивановича Добронравова, который в самый тяжелый момент ее жизни, когда Захаров «лопнул» и все пошло с молотка, устроил ее в Почтамт. Он всегда привозил ей целую корзину чудных фруктов.

– С-с-с-смотрите, Иван Тимофеевич, – говорил он, слегка заикаясь, – вы берете т-т-т-такую чудную невесту… Берегите же ее как зеницу ока, не дайте ей плакать из-за вас. Бог не простит вам этого!

Аля часто говорила мне потом: «Я нередко плакала ради тебя, но никогда не плакала по твоей вине».

Квартирная хозяйка, простая женщина, в ней души не чаяла. Она ревниво оберегала ее от всего, что могло повредить ей, но мне она доверяла вполне.

Хлопоты о свадьбе шли медленно. Надо было раздобыть всевозможные свидетельства, а главное, получить разрешение суда чести, который отвечал за пристойность брака.

С другой стороны, усилились давления заинтересованных лиц. Однажды Аля просила меня зайти немного позже, так как ее уговорили прийти на званый обед.