Гейдар Алиев

На мой взгляд, существование детских домов в крупных промышленных центрах и отдаленных сельских районах оказывает плохую услугу детям. В далеких селах не хватает квалифицированных педагогических кадров, в больших городах возникает нездоровый микроклимат, в котором активно участвуют родители, лишенные своих родительских прав.

Видимо, в идеале детский дом-школа (школа-интернат нового особого типа) должен находиться в 50–100 километрах от крупного центра (при хороших дорогах), что позволит, не отрываясь от большой культуры, воспитывать детей в спокойной атмосфере полусельской местности».

Свое письмо Альберт Лиханов закончил на высокой ноте: «В годы войны иные секретари райкомов партии начинали свой день с того, что заходили в детский дом. Это понятно. Там жили дети народной беды. Сейчас другие времена. И совсем по-другому слышится беда нынешних маленьких сирот. Но по-другому-то лишь для нас, взрослых, все разумеющих, слышится она. Для ребенка беда всегда горька, независимо от причины.

Партия всегда первой приходила на помощь детям. Верю, что решит она и эту конкретную заботу».

Через неделю Прибытков, помощник генсека, позвонил Лиханову и сказал, что резолюция получена. Константин Устинович поручил заняться этой проблемой Алиеву. Генсек, возможно, обратил внимание на пример с детским домом, приведенный в письме, возможно, вспомнил, с какой настойчивостью Алиев пробивал в ЦК квоты для абитуриентов, школу-интернат с военным уклоном… Дальше события, как вспоминает Лиханов, развивались так.

«Еще через несколько дней позвонила Любовь Кузьминична Балясная, заместитель министра просвещения России, и сказала примерно следующее:

— Спасибо вам за письмо в ЦК, это очень поможет…

Не скрою, звонок был приятным, но я все-таки спросил:

— Скажите, Любовь Кузьминична, а само министерство разве не могло сделать то же самое?

— Конечно нет! — воскликнула она. — На нашу бумажку смотрели бы как на обычный чиновничий документ, а вы — писатель, действуете как бы от имени общества!

Спасибо этой женщине за попытку теоретического, что ли, обоснования той ситуации; я улыбнулся, не очень доверяя такому построению, и оказался сразу — и прав, и не прав.

Еще через несколько дней меня пригласили на совещание в Кремль к Гейдару Алиевичу Алиеву. Он был тогда первым заместителем Председателя Совета Министров СССР. За длинным столом в его кабинете уже сидели люди. Похоже, все между собой знакомые; они оживленно переговаривались. Алиев же был за своим столом, заканчивал телефонный разговор. Его помощник подвел меня к нему, представил. Алиев доброжелательно улыбнулся, пожал руку и, обращаясь ко всем остальным, представил меня: «Это писатель такой-то, прошу любить и жаловать».

Я сел за общий стол, кивал, здороваясь, направо и налево, меня рассматривали с любопытством люди, которых я видел впервые. В кремлевских совещаниях я никогда прежде не участвовал и, хотя был редактором журнала, многих в Москве хорошо знал, здесь не было ни одного известного мне лица: передо мной отворился иной, совминовский, мир, и я, честно сказать, не знал, как себя вести.

Надо признаться, Алиев основательно помог мне. Его речь — короткая и довольно резкая — полностью совпала с прогнозом Балясной. Он многажды ссылался на меня и письмо, особенно подчеркивая, что я писатель и, таким образом, независимый человек, — а продолжая, как бы отверг вторую часть нашего с ней разговора, — дескать, жаль, что ведомства, ответственные за сиротское детство, сами не ставят и не решают вполне очевидные проблемы.

Он сказал, что генеральный секретарь поручил правительству подготовить проект постановления о помощи детям-сиротам. Назвал имена, обозначил еще какие-то, организационного толка, детали. Раза три повторил: консультируйтесь с автором письма, с ним согласовывайте детали, в конце спросил, обращаясь ко мне:

— Когда вы сможете принять участие в следующем совещании? Такого я не ждал: ведь моя роль — это роль просителя. А тут такой вопрос задают. Похоже, я затратил какое-то время на обдумывание ответа, а Алиев уточнил, улыбаясь:

— Здесь сидят чиновники, и они придут, когда вы укажете, вы же человек других занятий, так что — когда у вас найдется время?

— В любой день, — пробормотал я. — Спасибо! Но, как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Я отменил все свои отъезды, ожидая звонков — от кого только? — но было тихо, а звонить Алиеву — неловко. Это странное затишье длилось месяца два, не меньше, и я уже не знал, что и делать. Прибытков успокаивал: «Раз за дело взялся Алиев, ты не волнуйся».

Наконец из Кремля раздался звонок: «Во столько-то сегодня совещание — приезжайте». Я приехал чуть пораньше, мне дают проект решения. Начал листать — и ахнул. От моих идей остались рожки да ножки. Я взмок, мне аж худо стало. Говорю секретарю: «Скажите Гейдару Алиевичу, что я хотел бы зайти к нему до совещания».

Меня пригласили. Я с ходу: «Это же ужас! Все урезано — до бесстыдства. Так же нельзя!»