Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая

Она спряталась за дерево, прислушалась — тихо, подошла к месту, потрогала влажный валун, ну да, его явно намочили, а соседние камни и листья высокой травы совершенно сухие. Присела на корточки и стала шарить по близлежащим кустам, машинально, не до конца осознавая, что делает. Ползала на карачках вокруг, проверяя в темноте на ощупь местность — света Луны для таких поисков было явно недостаточно. И руки затронули нечто рыхлое. Только сейчас она осознала, какой нестерпимо жуткий «духман» тут стоит, он перекрывает стойкий аромат разбитой о скалы сильным течением рыбы. Проползая поглубже в травяные заросли, присмотрелась, это вовсе не рыжекудрая Алена, это кто-то тонкий, белесо-русый, в теннисной юбке Оли Карауловой, которая пропала несколько дней назад… И тут все же потеряв бдительность, она заорала на всю долину.

Глава 1. Заезд

Тремя неделями ранее…

Жизнь для меня начинается снова только с этого дня, я иду по границе реальности. Предыдущая жизнь закончилась прошлым сезоном в «Тайге», потом были десять месяцев последующего года в тумане и забытье, и только это возвращение в пионерский лагерь выдергивает из бесполезного сна. Сделать шаг в эту еще не тронутую мною жизнь после тяжелого осточертевшего весеннего ожидания, из календарного лета в лето прогретое — всё это требует особого осознания. Сейчас я его сделаю, этот шаг, и с этого мгновения ничего не получится изменить, все пойдет так, по этой колее, обозначенной этим моим шагом, и ничего потом не исправить — в «Тайгу» я больше не вернусь. Но я вся в «Тайге»: мои мечты, планы, мое сердце, моя развернутая душа. И как все будет, когда эта пионерская жизнь закончится? Кто я, когда не «пионерка»?

Вот и стою на этой границе, не ступив на булыжную городскую площадь, обустроенную «сталинским ампиром», с мелковатым памятником Ленину по центру, засиженном голубями с их всесущими следами, сделавшими черную славу пролетарского вождя белесой, утраченной. Старые трамвайчики треньканьем за спиной усиливают ретроградное впечатление, забрасывая мое сознание куда-нибудь в 1954 год. Те, кто ненавидел Сталина, уже привык дышать свободно. Амнистии объявлены повсеместно. Тот, кто его «иконизировал», понял, что жить можно и без «вождя». Тогда родилась моя мама. Так же валил пух с тополей как снежная метель посреди лета, тренькали трамваи, стояли памятник Ленину и Дом Пионеров, только деда моего уже не было, он так и не увидел свою дочь. Дед пропал в тайге в тот же год, бесследно, безвременно, превратив всю последующую жизнь моей бабушки в серость и пустоту. Сейчас год 1989, моей мамы нет, нет уже нигде, а все остальное здесь — стоит, жарится в первых предутренних лучах, узаконивая вечность в безвременных повседневных процессах, только тополя все выше и их семя все плодовитее.

Хлопковые кучки валятся сверху варевом, заволакивая, притупляя реальность, показывая мне, что все это еще не то, не добралась я до сути и места истины, до сибирской безоглядной тайги. Вот там, где воздух елово-зеленый — все вылупится, станет четким, очерченным, осознанным, все мои чувства пробьются с аскетичной ясностью, и в первые мгновения мне станет от этого больно, колюче, морозно до лихорадки. Всегда так, въезжая в таежные просторы, я чувствую внутренний озноб. И уже через пару-тройку часов как мы минуем город, прилежащие проселки, засеянные поля и заедем в оголтелую, неоправданную, непоправимую могучесть тайги, я встрепенусь как от тока. Помню всем телом, как это происходит, как меня всегда прошибает насквозь в такие моменты, и как бывалый наркоман я жду прихода измененного состояния сознания, только зависит оно не от химии в теле, а от места, где это тело находится. И такое состояние будет со мной все время, пока я в тайге.