Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая

И это состояние, словно я вибрирую на грани самой высокогорной ноты, исполненной под сводами самого верхоярусного храма, не покидало меня и по дороге в наш лагерь уже поздней ночью. Провожали нас с Наташкой Митяй, Кира, Антон и Толик, идти не так чтобы далеко, лагеря все-таки сосуществуют забором в забор, так что, добравшись до «первого» корпуса, мы провожались еще час на нашей веранде. Видимо сильно мы искрились и шумели под окнами, и когда, наконец, вернулись в отряд, то столкнулись с глубоко-молчаливым осуждением коллектива, который, конечно, ни фига не спал, занимался своими делами и заодно не одобрял наше поведение. Ну и славно, а то моей репутацией пора монастыри обкладывать, а теперь все, оскандалилась, обросла сплетнями и связалась с толпой хоккеистов! Какой ужас, выдуманный искусственный рай мне больше не маячит и не грозит, такую «нахалку» туда никогда не пустят! И, не видя на самом деле никого, как пьяные, все еще обсуждая какие-то бестолково блестящие темы, мы с Наташкой протекли сквозь коллективное бессознательное и завалились раньше всех спать, а назавтра, плотно занявшись игнорированием фестивальной программы, мы снова легко потерялись в «Спортивном», выпав из всех отрядных историй на три беспечных дня.

«Открытие лагеря» — мероприятие серьезное и ответственное, понаехали начальники и важные номенклатурные личности всех мастей, но к этому делу нас с Наташкой припахать никому не удалось, и в кои-то веки я прогуливаю столь важное событие. Егор стойко охранял мое детство, как и обещал накануне, даже не пытался чем-то нагрузить, а Викуша в эти дни не смогла на меня наткнуться, как она привыкла это делать, все время я проводила на неподвластной ей территории соседнего лагеря. И только вечером, после ужина в «спортивном» вместе с хоккеистами, гимнастками, теннисистами мы появились на «представлении» как настоящие гости! И «актовый зал» нашего лагеря под большим шатром уже не вмещал всех желающих, такой толпе спортсменов устроиться кучно не вышло, пришлось распределяться по еще просвечивающим и тут и там не занятым местам.

Наташка с Митяем полезли на «галерку», что висит очень низко над головами маститых вип-гостей, там устроились и «малышовые» отряды. Антон Горленко хоть и был обожаемым сыном своей матери, проигнорировал услужливо оставленное ему место рядом с Викушей, решил составить компанию мне и Кире. Протиснулись мы вместе почти к самой сцене, там за колонной есть хитрый глубокий уступ, куда можно забраться с ногами, устроились как монгольские шаманы, подтянув под себя ноги — видно все как под стеклом: и сцену, и первые ряды, часть «галерки», и даже «закулисье». Справа от нас на самых почетных местах восседают шефы лагеря: во главе Меркулов, справа от него Борис Ким, Наташкин отец, слева Игорь Валевский, соответственно отец Ромки, рядом с ним Викуша, дальше еще кто-то, кого не знаю, но, видимо, тоже важный, раз тут, на первых местах устроен.

Глядя на Валевского-старшего легко понять, откуда в Ромке порочность, так необратимо влекущая женские организмы, это явное наследство отца. Игорь Валевский смазлив до неприличия киношно-костолевской притягательностью. Викуша практически под руку с ним и уже вся размазалась в его ауре, не натянута как обычно режущей струной. Отец Наташки Боря Ким — разительная противоположность, он ниже и коренастей, но так упруг и собран, что выглядит чуть ли не выше и свежее сорокалетнего Игоря, хотя разница лет в десять между ними есть наверняка. Вот что значит благоразмеренный, неразвратный образ жизни серьезного начальника и внимательного отца! Это я к тому, что Валевский «старший» зажигает круче «младшего», сплетни о его романах регулярно перетекают через заборы «Пансионата», где обитает старшее номенклатурное поколение. Территория «для взрослых» отгородилась от детского лагеря только лысеющим пролеском, завернулась за восточный холм; обустроена она скорее как «альпийская деревня», а не сибирско-русский сруб, такие красоты только на картинках «про заграницу», и, конечно, туда детям вход «воспрещен». Но, в конце концов, все знают про всех все; происходящее в трех наших мирах-лагерях перемешивается и становится общей историей «Тайги».