Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая

— Так Толик тренировался весь год, обычно этот «столб» у нас на территории стоит, тренируйся сколько влезет! В прошлый год он опозорился публично, а у него самолюбие ущемленное, так что, молодец, добился своего! — Кира жует шоколадку, подкинутую ему девчонками по их собственной инициативе.

— Да уж, охота пуще неволи! — комментирую я не успехи Толика, а такое несправедливое поведение девиц: мне шоколадки никто не раздает, а попрошайничать нет желания.

В этот момент события развивались уже в новом витке; на красное бревно проворно забирался Валевский, от неожиданности я даже рот открыла — никогда за ним не наблюдала спортивной прыти! Выглядит Ромка конечно «подтянуто», но все исключительно ради сценической харизмы, и я даже не слышала о его силовых достижениях и пристрастиях. Но я не столько удивилась, сколько была раздражена его поступком: ну надо же, ему, что, «кроссов» мало, он же практически живет в магазине для избранных! Вот выпендрежник, люди на «кроссы» три зарплаты тратят, а он тут выделывается, ему уже видимо не в кайф, когда все так легко в жизни достается, поставил бревно во дворе и получает жизненные блага только через препятствия, а то, что через дорогу такие «кроссы» как тапочки продаются, его уже не устраивает!

— Выпендрежник! — не удержалась я и сказала это вслух.

Толпа гудела, там происходило еще что-то, но я отвернулась, хочу уйти куда-нибудь, а Кира смотрит на меня странно, грустно даже, и внимание всех вокруг обращено на нас. Повернуться обратно на скамейке оказалось сложно, кто-то встал рядом на лавку, а толпа начала хлопать:

— Зарецкая, принимай приз! — выкрики неизвестных из толпы по мою душу.

Валевский балансировал на краю скамейки, возвышались мы над всеми, и каждый смотрел на нас, удерживаясь, он встал еще плотнее ко мне, держась за меня всем корпусом. Кира, видя это, выразил редкую брезгливость всем лицом и сжал кулаки в карманах, но так и остался стоять внизу. Площадь хлопала очень громко, пакет оказался у меня в руках, все чего-то ждали, и я услышала:

— Целуй, целуй, целуй! — скандировала толпа.

От кого требовали исполнения приговора, я не очень-то поняла, но традиция к тому обязывала, если парень «красной девице» достал трофей. Валевский и не стеснялся — заработал, поцелуй был без всяких внутренних волн, мне колыханий и снаружи хватило! Потом он повернулся к Кире, спрыгнул с лавки, не отпуская меня, то есть вместе со мной и сказал:

— Прости, Кира, ничего личного, но девчонка моя и уже давно, лет восемь, если не ошибаюсь…

Немое состояние, стою как дура с пакетом в руках и только наблюдаю происходящее: видела, как Кира резко развернулся и почти по прямой через столпотворение удалялся в спортлагерь. Валевский взял меня за руку и повел в другую сторону под общий гвалт. Мое удивление произошедшим по силе воздействия стало более сшибающим, чем когда Женька Маслов вытащил меня из оврага; внутри бахнула мощная доза адреналина, а до этого момента я была «ни здесь, ни там», как будто и не жила вовсе… Он тащит меня куда-то, а я шелохнуться боюсь, вдруг вздрогну, а он исчезнет, улетит от меня в другую сторону, но сейчас я чувствую его тяжесть в руке, словно он приякорился рядом. Надолго ли?

— Ты так удивлена или тебе больно? Ты бы так не скакала по лагерю, и без тебя справятся, к Тае пошли, обезболивание поставишь, тебе еще выступать, — мы автоматически двигались к «медбоксу», и, слава святым, там нет ни одного гостя лагеря!

— Столько информации, теряюсь в реакциях. Откуда знаешь про спину? Ванька сболтнул? — про покушение никто не знал, даже Ванька, но скрыть такой синячище от него, если он в нашей комнате постоянно ошивается, никак не вышло.

— А то я не видел, как ты за бока держишься и к Тае бегаешь! Слушай, ты в таком ступоре. Хочешь сказать, и не догадывалась, что так будет? Кроссы примерь, я твой размер заказывал, но мало ли… — сели на скамейку у «медкорпуса». Таи на месте пока нет, я послушно натянула кроссы — он к этому шоу готовился? Заранее?

— Не догадывалась, тем более что ты такой «стратег», а попроще нельзя было? — меня напрягают все эти выверты «на показ», кроссы мне подошли, и снять их он мне не дал.

Зашли к Тае, в ее комнате я как дома, так мы с ней сдружились за эти годы на почве моих постоянных травм, а мне нужно сейчас что-то делать — так я сейчас психую, чтобы не холодели руки, перестали дрожать от страха его потерять; и я стала суетно готовить чай.

— Так ты от меня шарахаешься как от чучела, мне нужно было действовать наверняка, чтобы ни у кого сомнений не осталось, что мы вместе; правда, на твой счет я до сих пор сомневаюсь! Так и после «бутылочки» все стало прозрачно, разве нет? — разговаривает со мной как с полоумной.

Он задержал меня между бестолковыми действиями и посадил рядом, слишком тесно, и отодвигаться мне от него не хотелось никогда больше. Можно было бы и закончить так все, вообще все, можно даже без чая: он и я, и ничего больше, вообще ничего, полное ничто… Помню, так и было, и это все, что мне нужно.