Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая

Едем с Женькой в электричке через кромешную тьму, светящаяся стрела мчащихся вагонов прорезает своим светом ее кромешность, вдоль дорожного полотна нет островов жизни, ночь здесь беспросветна совсем. Но тьма не зло, а сосредоточение мысли, смысла и духа, духовное пространство тьмы не владеет злом, зло это качество сознания, ни один ночной кошмар не сравнится с тем на что способен такой человек. Электричка спиралью света в черной глубине мироздания словно несет меня обратно к самому началу жизни: если на пороге вечности людской дух так и не достиг просветления, если человек не понял, что малое и невинное, не умеющее бороться, имеет первостепенное значение, так, может, этой электричкой и рухнуть в самое начало?! И все проблемы будут решены разом, в вечность пропускать вирус страха и творимого им зла никак нельзя. Но как все исправить, если времени почти не осталось? В Начале нет творимого человеком зла, нет оправданных им преступлений, там нет ничего, только чистый Дух. Но помню всем телом эту малышку в сквере, как она меня обняла, как была благодарна за самую малость, я так сильно верю в нее, во всех этих новых детей, пришедших на землю рассветом, а перед рассветом, как известно, мрачнее всего. Зачем верить в бога? Бог абсолютен, от нашей веры в него или безверия ничего не меняется, главное, научиться становиться все большей его частью, его возрожденным светом, чтобы каждый стал воплощать его в своем сердце, своим духом во всех мотивах дел своих быть равным богу, тогда и мир станет абсолютным, тогда и бог будет воплощен, разве не для этого мы тут?

Глава 8. Полуфинал

Рассвет слишком долго не ложится своим облаком на наш лагерь, его лучи забирает «Красная горка» и долина Маны, тусклый влажный сумрак стоит до самого позднего утра, но и закаты у нас оттого особенные, ночь уже владеет и временем, и пространством, а лагерь все еще придерживает в себе последние ржавые всполохи порванного неба, даже жутковато временами; и в особо жаркие ночи мне кажется, что художники-викторианцы писали ад с таких вот закатов. Вездеход заехал в лагерь со стороны северных ворот вместе с припыленным рассветом, у хозяйственных сараев темнотища недоброжелательная, мелкозернистая, как на старых газетных фотографиях, с трясущимися синеватыми тенями под каждой елкой, и я судорожно хватаюсь за Женьку, забыв о всяких приличиях, а он хихикает и пугает меня еще больше резкими выпадами. Знал бы он, какая я пуганая, но все же ему удается вывести меня из состояния тревоги, тогда и я начинаю шутить и хихикать; так добрались до нашего корпуса, я поднялась в нашу комнату и, совсем не понимая, кто я и где, от неспанной усталости, стянув жесткие джинсы, упала на койку под окном, ту, что оказалась свободна, может, про меня забудут и не будут будить все следующие сутки?

Проснулась от легкого подпека на заднице, дневное солнце через распахнутые рамы выжгло кожу красным пятном, я вскрикнула и мгновенно убралась от окна, не сразу заметив гостя в комнате. Маринки конечно и след простыл, глубокий день отпечатался прямо на мне, а на соседней койке сидит Егор и, не обращая на меня внимания, читает журнальчик, перелистывает и перелистывает страницы, даже позы не сменил, бросил комментарий:

— Печет? Вот бы еще и выпороть тебя розгами, вымоченными в водке! — и дальше читает.

— Да ты садист, — я потерла неприятно зудящую отметину, словно меня и правда выпороли.

— На себя посмотри, как могла в таком состоянии в город свалить, так еще и с Масловым. Мне его на ремни порезать? И вот я думаю, а нужны ли мне твои объяснения? — журнал он все-таки отложил, злой очень. Только я не понимаю, это забота или ревность? Ничего уже не понимаю про этого Егора.

— Да иди ты, нашел к чему прицепиться… — Егор резко наклонился ко мне и потрогал шов на затылке, потом потрепал короткие стриженые волосы, ну да, он же такой меня еще не видел.

— Что с собой натворила, теперь совсем пацанка, и толстовка новая, — во дает, он что, все мои шмотки помнит?

— Дома была, в чистое оделась, от пацанки, может, все отвалят, наконец, тебе я лично отчиталась, что в город поеду. Про Алену что-нибудь известно? — он повернулся ко мне и никакой дружеской близости, подменили парня, от дяди-родственника вообще ничего не осталось.

— Плохо все, в тургруппе Алена так и не появилась, путевку продала за двести рублей, не хило, да, а сама где-то тусуется, клиента опросили, знакомый у меня там работает, девица рыжая в плаще, так что заявления от родителей мы не получим и искать официально ее не сможем… Ну и она снова домой звонила…

«Егор сильно напряжен, — думаю про себя, — жутко дерганный, а я при чем?»

— Ты мне не веришь, что Алена умерла, да? — он смотрит на меня как чужой.

— Как тебе верить, если ты врешь мне все время и делаешь, что хочешь? Как я могу заниматься твоей Аленой, если я все время занят тобой? — он резко перетянул меня к себе, на соседнюю койку и полез целоваться, а я в плавках и майке — совсем уже съехал?