Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая

— Ага, с «приводами»! — я не блефую, была там пару-тройку раз за «носы», один раз за «коленную чашечку», жизнь во дворах для сироты штука непростая, и в ближний бой я вступаю резко и легко. Толик вдруг схватил меня за плечи, так я от такого стокиллограмового парома буксанула как вкопанная, и шагу ступить не могу.

— Не поверил бы! — решил проверить, а я со всей силы наступила ему на ногу, вернее прыгнула всем весом. Толик вскрикнул. Муха обернулся.

— Ничего-ничего, Толик просто оступился, — выдала я Мухе, нечего им на нас отвлекаться, и Муха опять стал болтать с Маринкой, а Толик зло повернулся ко мне.

— Думаешь, самая крутая, да кто ты такая, очередная давалка, только с гонором, — парень говнит, но больше за меня не хватается.

— Давалка не давалка, только это точно не твое дело! — мерзкий он тип, этот Толик, Наташка права была на его счет на все сто.

— Смелая такая, потому что твои козлы рядом, останешься без них, все будет по-другому! — но я его уже не слушала, обогнала Маринку с Мухой и прошла далеко вперед. От Толика реально воротит, как он с этим живет? Муха — стена, а не парень. Толик такой мизинчиковый слабак. Как они с Мухой общаются, как мы с Аленкой? Муха тоже не верит, что Толик подгнивает?

Добрались все до места, разожгли костер, до рассвета еще уйма времени и много вдохновенных мест для свиданий, а я так и останусь без романтики, не светит мне уже ничего, потеряла всех и осталась одна. Пламя разгорается слаженно, жарко, распаляясь огненными лентами во все стороны одновременно; от крайних бревен дыхнуло сыростью, следом все перебилось жженым деревом с выхлопом смолы, этот запах унесу с собой, став и сама его частью, останусь таежным дыханием, зноем костра, треском иссыхающих в пламени бревен, терпкозеленым вкусом трав, что вливаются в меня жаром из алюминиевой кружки. Искры поднимаются вместе с дымком почти вертикально, не могу оторвать взгляд от пламени с мягкожурчащим теплом и отзвуком свободы. Никому никогда не подчиняюсь, ни догмам, ни сословиям, живу только своим пространством; и даже если я никому его не навязываю, эхо словно помечает меня невидимой мишенью; и мое уничтожение это лишь вопрос времени, последние жизни я не успеваю даже вспомнить себя толком и любить не успеваю, как уже и нет меня. Выхватываю взглядом Егора сквозь всполохи костра, он наблюдает за мной, черты его лица мне так знакомы и не через призму детства, а другие, те его неуловимые «я», что наслаиваются как породы друг на друга жизнями, и я всегда узнаю Его, всегда Его знаю, как и он меня. Говорю ему беззвучно: «Я знаю тебя всегда»! И уже про себя: «Уйду, и буду ждать тебя снова, клянусь, не хочу этого, уходить не могу из-за тебя, хочу остаться!» — твержу ему мысленно, но огонь стер его лицо, превратив в белое колыхающееся полотно, пламя поднялось между нами слишком высоко.

На горизонте появился Женька с фонарем и стал агитировать всю компанию двигаться вверх по холмам явно для какой-то глупой выходки, парни обожают устраивать розыгрыши. Добирались до места как-то странно, казалось, мы бродили кругами, обкружили все лысые холмы, затем забрались на плато в низких соснах и, перевалив через его вершину, оказались на пороге достаточно крутого спуска. Мохнатый травяной склон резко стекал в низину вдоль пролеска, полный ночной росы он огибал несколько низеньких пышноюбочных елок; между мелких осин светились крашенные светящейся краской кресты, лихо собранные из ломаных заборных секций они вышли внушительного размера! Зрелище в кромешности, почти не подчиненной даже лунному свету, получилось жуткое до колик, я плелась в хвосте за всеми и появилась на холме одной из последних, когда действие развивалось уже стремительно с томительно дикими криками на всю долину. Практически все парни нацепили на себя белые балахоны и маски, кто-то, видимо, прятался здесь, поджидал всю компанию под кустами, чтобы эффект оказался психичнее, балахоны и кресты светились урывками, толпа визжащих девчонок текла по росе под яростные крики бутафорных привидений вниз. Фонари качались, выхватывая то одного, то другого из ухающей тьмы, увидела Женьку у подножия склона без балахона, Толика в белой длинной простыне, но уже без маски, наскакивающего дико на Пенку, но я сама так и не заразилась этим азартным радостным ужасом.