Гелиополь (Ретроспектива города)

А фрейлины царицы Любили очень петушков Некукарекающей птицы. - А что если нам сделать еще один круг по острову? - предложил Луций. Они встали. Он кивнул на прощание Сернеру, который по своей обычной рассеянности даже не заметил его. На воздухе стало прохладнее, солнце уже низко село. Они шли по темной пыльной дороге, бежавшей по острову вдоль виноградников. Сквозь зелень листьев уже розовели гроздья винограда. Коршуны, парившие в небе, высматривали птенцов, укрывшихся в винограднике. Там, где дорога делала поворот и открывался вид на море, стояло каменное изваяние - головка юноши, - а у подножия цоколя, как всегда, лежали букетики и венки из полевых цветов. Юноша почитался здесь как Святой Себастьян, однако Хальдер, с которым Луций как-то осматривал бюст, сказал, что так его назвали местные жители в честь своего любимого святого и что на самом деле речь идет об одной из многочисленных стел, которые Адриан повелел возвести в честь своего любимца Антиноя. В пользу такого предположения говорило и то, что взгляд юноши был устремлен в землю, в то время как искусство всегда придает умирающему святому, пронзенному стрелами, позу обожествленного существа с воздетым к небу взором. "Конечно, при условии, - добавил художник, - что апофеоз как таковой, в пределах благоразумия, не противоречит христианству". Так ли, иначе, но статуя почиталась здесь с незапамятных врекен, и черты лица юноши соответствовали тому типу, который был близок коренному населению, отвечал его запросам, - некий симбиоз похоти и грусти. Когда они проходили мимо и Мелитта перекрестилась, Луций заметил некоторое сходство и с ней. Земной дух роднил их. В лучах вечерней зари вспыхнули контуры сторожевой башни на мысу, в восточной части острова. Волны пенились и лениво плескались о цокольные камни. Сторожевую вахту пролива Кастельмарино несли двое. Шлемы их сверкали в лучах заходящего солнца. Быстро сгустились сумерки. На сторожевой башне вспыхнул огонь, а на шпиле Кастелетто зардел красный отблеск. Темнело. В зарослях тростника кричала большая птица; ей отвечал из-под разрушенной кровли домовый сыч. И Луций, и Мелитта почувствовали, как просыпается и оживает под ногами стихия, ее могучие силы, дремавшие в морской глубине под островом. Дикий вихрь закружил их, пронесясь над ними. Они молча остановились. Луций, оцепенев, смотрел на лицо девушки, мерцавшее белой маской. Глаза - два темных провала - были обращены к нему. На него смотрело лицо мертвеца. Паническая дрожь охватила его. Он протянул руку, чтобы избавиться от наваждения, и ощутил, как мраморный лоб, щеки и губы с трепетом отвечают ему. Тело объяла горячая волна. Земля, древняя, сильная мать-земля взывала к нему, та, что возвысилась из мертвого лона, украсилась цветами и плодами, преобразив все вокруг. Темные деревья, луна, звезды застыли в молчании, словно универсум задержал на мгновение свой бег, достигнув того места, где время остановилось. Ровными тактами вздымалось и опускалось море, глубокими вздохами отзывался в листве ветер. Однако Луций, словно пловец, уже затянутый мощным водоворотом, вырвался из его цепких объятий. Он обхватил голову девушки обеими руками и поцеловал ее как брат. Из кустов с резким криком вылетела сойка. Они взялись за руки и пошли в порт, к гондолам.

НА ПАГОСЕ