Ген Любви

Утрата – самое страшное, что может случиться. Я окончила школу, сдала экзамены и сходила на выпускной вечер. А после всех этих событий умерла моя бабушка. На тот момент мне исполнилось восемнадцать, и чувство растерянности и потери поселилось в моем сердце. Одиночество и страх накатывали одной огромной волной, а в голове билась одна мысль: «Я знаю, что мы не вечны». Да и подготовиться к внезапной смерти, как к экзамену, невозможно. К ней вообще нельзя подготовиться. Она просто приходит из ниоткуда со своей косой и уводит тех, кого ты любишь. И такая привычная и уютная наша жизнь разбивается вдребезги, становясь лишь воспоминанием – кусочком нашего прошлого. Конечно, я не осталась одна, у меня были любящие родители, замечательные подруги, но именно бабушка вложила в меня все те качества, которыми я обладала на момент вступления во взрослую жизнь. Хотя именно она как-то сказала мне, что жизнь – не книга. Сейчас становится очень понятно, что некому научить меня жить, радоваться, огорчаться, идти на сделки с совестью, принимать свое и отрицать чужое, познать свой гнев и уметь пережить горе. Все то, что делает человека живым. В эту минуту я поняла, что никогда не почувствую на плече ее сухонькую руку, не увижу снисходительной улыбки, не услышу спокойных и мудрых слов. Вот так я осталась без нее, но со своими милыми и немного рассеянными родителями.

Мы можем выбирать друзей и спутников жизни, но выбирать родителей не в нашей власти. Их дает судьба. Как говорила бабушка – «Брак похож на танец, в котором партнеры двигаются слаженно, слившись в единое целое». Так было с моими родителями. Они были единым целым. Но как-то так сложилось, что в этом «их целом» для меня места не нашлось.

Мои родители Анна и Андрей Лурье уехали работать в США после перестройки. Молодые ученые зачастую не думали о детях, больше всего их интересовала работа. Когда мама забеременела, именно бабушка настояла на том, чтобы ребенка сохранили, пообещав помощь в воспитании. Я родилась, и родители относились ко мне как к какому-то недоразумению, не понимая, как разделить интересную работу и заботу обо мне. При этом они вполне искренне любили меня. Просто однажды меня взяли за руку, отвели в самолет и вернули бабушке в Москву, сказав, что заниматься наукой и воспитанием одновременно не в состоянии. Тогда мое сердце разбилось в первый раз. Я помню, бабушка была только рада такому повороту событий, называя это «избавлением родителей от семейных проблем». В другой раз мои рассеянные родители случайно оставили меня в самом центре Люксембурга, куда они взяли меня в отпуск. Мне было пять, но я смогла найти дорогу обратно в гостиницу. Родители решили скрыть этот случай от бабушки, но я тогда не умела хранить тайны и, конечно, все ей рассказала. Какой грандиозный скандал тогда случился. А после бабушка полностью взвалила на себя нелегкий труд воспитания внучки и записала меня в московскую школу. Сказать, что мне это нравилось и все было гладко, будет неправдой. Мне хотелось вернуться к родителям, к моим друзьям, но родители были слишком заняты своей карьерой, а друзья из детства редко становятся настоящими друзьями. Но обстоятельства сложились именно так, что я надолго осталась с бабушкой в Москве, а родители работали и жили в Кремниевой долине.

Конечно, бабушка не смогла заменить мне родителей, но чувство защищенности и любовь я получила именно от нее. Со временем мы сближались все больше и больше. Она кормила меня, успокаивала, сидела со мной рядом, когда я болела, – в общем-то, делала все, что делают обычные мама и папа. Пока я училась в школе, я узнавала от нее все больше и больше историй, которые она так любила мне рассказывать. Это были истории о героях и чудовищах, и, конечно же, они были о любви. Моя мама называла эти истории «россказнями», потому как верила только в то, что можно доказать или объяснить с научной точки зрения.

В бабушке я любила ее элегантность и удивительную начитанность. Высокая, статная, с копной кудряшек, с глазами цвета серой стали, в которых постоянно поблескивала задорная искорка. В доме всегда царил порядок, огромные стеллажи с книгами стояли в кабинете дедушки, которого я не знала – он умер еще до моего рождения. По всем стенам висели наши семейные фотографии. Может быть, поэтому я выросла несколько замкнутой, много знала, умела размышлять, а то, о чем хотела сказать, всегда переносила на мольберт. Мне нравилось рисовать, нравилось созерцать. На холсте я создавала свой особый мир.

Время шло, я подрастала, а бабушка постоянно повторяла о тех жизненных принципах, которым я должна соответствовать по жизни. Как-то во время наших ежевечерних разговоров перед сном, сидя на кровати и распустив волосы, я неуверенно проговорила:

– Я уже в последнем классе.

– Последний класс – это только старт, – улыбнулась мне она. – Оставайся честной, целомудренной девочкой и не растрачивай себя на всевозможные соблазны и пробы взрослой жизни. Которые, по моим меркам, для тебя еще не допустимы, да и рановато.