Генерал Абакумов. Палач или жертва?

Но вернемся к рассказу Н. Петрова: «С мая 1946-го он занял должность заместителя начальника 2-го отделения 6-го (следственного) отдела 3-го Главного управления МГБ. В 1948 году Рюмин участвовал в затеянном Абакумовым по приказу Сталина следствии по делу “Маршал” – по подготовке материалов для ареста Георгия Жукова. Он вел дело арестованного Героя Советского Союза майора П. Е. Брайко, избивая, принудил его подписать показания в отношении “одного из Маршалов Советского Союза”. Также, добиваясь показаний на Жукова и Серова, прижег язык папиросой арестованному бывшему кладовщику Берлинского оперсектора НКВД А. В. Кузнецову.

В общем, “работал с огоньком”, старался. 19 марта 1948-го ему присвоили звание подполковника. Улучшились жилищные условия. Причем вполне традиционным для того времени образом. Примерно в 1949-м Рюмин перебрался в более просторную квартиру № 4 в доме № 4 по Старопименовскому переулку, которую раньше занимал отправленный на понижение в Крым замначальника следчасти Родос. В сентябре 1949-го Рюмина перевели на должность старшего следователя в следственную часть МГБ, и он принял участие в допросах арестованных по “Ленинградскому делу”. Избивал арестованного Соловьева (бывшего председателя Ленгорисполкома, а к моменту ареста секретаря Крымского обкома). В своих оправдательных заявлениях в военную коллегию в 1954-м Рюмин прямо указал, что, как и в ряде других случаев, команду “побить Соловьева” дал сам Сталин, следивший за ходом следствия.

Вместе с тем Рюмин оставался в должности старшего следователя. Его карьера, несмотря на все старания, как-то буксовала. А в мае 1951-го дала сбой. Как показал на следствии Рюмин: “Управление кадров МГБ СССР заинтересовалось неправильными сведениями, которые я давал о своих родственниках. От меня потребовали объяснений – почему я скрываю известные мне о них компрометирующие данные”. Оказалось, Рюмин скрыл истинное имущественное положение отца (а он был весьма зажиточным), кроме того, отец жены Рюмина служил в армии Колчака. Ну и, наконец, Рюмин потерял в автобусе следственное дело. Помимо этого, ему объявили партийный выговор за то, что не зафиксировал показания арестованного врача, профессора Я. Г. Этингера, умершего под следствием у Рюмина. В общем, положение почти безвыходное».

Таким образом, ему явно грозило увольнение из органов. Несколько лет спустя Михаил Дмитриевич вспомнит: «Я все тщательно обдумал и взвесил. Дело в том, что к лету 1951 г. я очутился в довольно неприятном, шатком положении».

Так что же делает «шибздик», как называл его Сталин? Он обращается в приемную ЦК к помощнику товарища Маленкова Суханову. Как писал П. А. Судоплатов, «результат этой встречи стал роковым для судьбы советской еврейской интеллигенции».

Подполковник Рюмин одиннадцать раз переписывал свое письмо-донос, находясь в приемной около шести часов. Об этом свидетельствует Судоплатов, который при этом добавляет: Суханов «сам вел переговоры по поводу содержания письма Сталину с Маленковым».

Когда вождь прочитал заявление Рюмина, он сказал:

– Вот, простой человек, а насколько глубоко понимает задачи органов госбезопасности. А министр не в состоянии разобраться.

Так что же написал этот «простой человек» 2 июля 1951 года Сталину?

«Товарищу СТАЛИНУ И.В.

От старшего следователя МГБ СССР

подполковника Рюмина М. Д.

В ноябре 1950 года мне было поручено вести следствие по делу арестованного доктора медицинских наук профессора Этингера.

На допросах Этингер признался, что он являлся убежденным еврейским националистом, и вследствие этого вынашивал ненависть к ВКП(б) и советскому правительству.

Далее, рассказав подробно о проводимой вражеской деятельности, Этингер признался также и в том, что он, воспользовавшись тем, что в 1945 году ему было поручено лечить тов. Щербакова, делал все для того, чтобы сократить последнему жизнь.

Показания Этингера по этому вопросу я доложил заместителю начальника следственной части тов. Лихачеву, и вскоре после этого меня и тов. Лихачева вместе с арестованным Этингером вызвал к себе тов. Абакумов.

Во время “допроса”, вернее беседы с Этингером, тов. Абакумов несколько раз намекал ему о том, чтобы он отказался от своих показаний о злодейском убийстве тов. Щербакова. Затем, когда Этингера увели из кабинета, тов. Абакумов запретил мне допрашивать Этингера в направлении вскрытия его практической деятельности и замыслов по террору, мотивируя тем, что он – Этингер – “заведет нас в дебри”. Этингер понял желание тов. Абакумова и, возвратившись от него, на последующих допросах отказался от всех своих признательных показаний, хотя его враждебное отношение к ВКП(б) неопровержимо подтверждалось материалами секретного подслушивания и показаниями его единомышленника арестованного Брозолимского, который, кстати сказать, на следствии рассказал и о том, что Этингер высказывал ему свое враждебное отношение к тов. Щербакову.