Генерал-адмирал. Книги 1-4

Свою роль Николай отыграл великолепно, несмотря на всю опасность личного появления на территории бывшего враждебного государства… Да пожалуй, еще даже не бывшего — мира с Австрией мы пока не заключали. А большинство вооруженных людей, стоявших в почетном карауле и составлявших значительную долю восторженных толп, которые приветствовали его на улицах столиц новых государств, еще некоторое время назад являлись солдатами и офицерами вражеской армии. Кто его знает, что за мысли у них там бродят и правда ли они патриоты своих новых стран, а не старой родины. Но слава богу, обошлось. По информации Бурова, удалось заранее узнать о дюжине планировавшихся покушений, но в основном дело не заходило дальше говорильни. А три действительно серьезных удалось предотвратить. Более того, уже после отбытия Николая в Венгрии, Чехии и Хорватии были разыграны целые газетные шоу, в которых он был представлен как мужественный человек с чувством долга.

Все это время люди Бурова, а затем и подключившиеся к ним люди Сазонова вели активные переговоры с Веной, которая в тот момент оказалась в весьма интересном положении. Дело в том, что после развала Австрия стала практически беззащитной. Все войска бывшей Австро-Венгерской империи до развала сражались на фронтах очень далеко от Вены и ее окрестностей — в Карпатах, в Румынии, — либо осуществляли оккупацию Сербии. Непосредственно на территории Австрии войск почти не было. А после случившегося армия Австро-Венгрии распалась. Солдаты и офицеры, призванные с территорий новообразованных государств, разъехались по домам, то есть дезертировали, вследствие чего подавляющее большинство частей и подразделений утратили боеспособность, а входившие в их состав австрийские немцы попали в плен. Более или менее боеспособность удалось сохранить только двум группировкам австро-венгерской армии — румынской и сербской. Румынской — благодаря тому что там имелся хотя и немногочисленный, но крепкий хребет из союзных германских частей, а сербской — благодаря тому что оккупационные войска в Сербии в основном состояли из австрийских немцев. А что — и вроде как в армии, и не на фронте, да еще в поверженной вражеской стране. Чем плохо-то?.. Ну да титульная нация всегда устраивается лучше других. Кроме, возможно, таких лохов, как русские, всегда лезущих первыми и к мартену, и месить бетон при минус сорока, и на амбразуру… Но после распада Австро-Венгрии сербская группировка почувствовала себя очень неуютно. До родной Австрии — две-три границы. Местные сербы, еще недавно при взгляде на высшее существо, которым, несомненно, является любой немец, прятавшие глаза, начинают смотреть не просто дерзко, а так… даже примериваясь. Да и под боком страшная русская армия, остановившая свое наступление только вследствие перемирия, до нее по прямой всего верст двадцать — тридцать, это тоже не очень-то способствует душевному равновесию. Ибо насчет того, что произойдет сразу по окончании перемирия, ни у кого из австрийцев — от рядового солдата до командующего оккупационной армией — сомнений и разногласий не было… Ну и самой Вене под прикрытием нескольких десятков тысяч верных штыков тоже было бы поуютнее, чем без них. Так что сделанное русскими предложение отвечало интересам всех сторон и договориться следовало только о деталях.

Поэтому, когда 25 декабря русский император Николай II появился над Белградом на личном самолете в сопровождении еще сорока самолетов, двадцать восемь из которых были транспортниками, наскоро переделанными из бомбардировщиков, и в каждый набилось по десятку казаков его личного императорского конвоя, все необходимые договоренности уже были достигнуты. Требование императора «освободить Сербию и Черногорию» было просто рекламным трюком: австрийские части, получившие наши гарантии, что их беспрепятственно пропустят через Венгрию, уже приготовились к выдвижению… Но фурор в мире это произвело просто невероятный. Император! Лично! Один (ну, почти, остальные участники были столь незначительны, что их присутствие не заслуживает упоминания)! Освободил целую страну, оккупированную вражеской армией! Что бы там ни было на самом деле, но слова Николая «Россия обещала Сербии защитить ее свободу — Россия сдержала свое обещание», сказанные через неделю на совместном заседании прибывшего с Корфу, где оно находилось в эмиграции, сербского правительства и всех сумевших к тому моменту добраться до Белграда членов сербского парламента, были высечены на огромной, семь на восемнадцать метров, мраморной доске, укрепленной на стене Калемегдана[34]. На двух языках — русском и сербском, причем текст на русском шел первым.