Генерал-адмирал

— А чем вас эти книжки-то заинтересовали? Ну, которые про революцию.

Ребята, обнаружив рядом с собой великого князя, растерянно вскочили. Я успокаивающе махнул рукой — сидите, мол, — и присел сам.

— Ну так чем?

Студенты переглянулись, я усмехнулся:

— Ребята, мне ж от вас правду услышать надо, а не приятные слова. Вы как, правду-то сказать способны или вилять примитесь?

Они снова переглянулись, а потом тот, который разговаривал с Драгомировым, опустил голову и тихо произнес:

— Просто там все как про меня написано было. Про нищету нашу, про то, как мать кровью харкать стала, и про соседа-ирода, который ей за работу от зари до зари гроши платил. И что из-за таких, как он, мы в нищете и живем.

Я понимающе кивнул:

— Значит, там о несправедливости вся правда написана?

— Да… — глухо сказал он и сгорбился, потеряв всякую надежду.

Я наклонился вперед, поднял его подбородок, заглянул в глаза:

— Понимаешь, в чем дело… несправедливости вокруг нас много. Это точно. Вот только никто и никогда совсем ее устранить не смог. Даже те, кто пытался. — Я на мгновение задумался. — Есть на севере Италии богатый город Флоренция. Он и сейчас поражает воображение роскошью и убранством, а в то время, про которое я тебе хочу рассказать, все его роскошные соборы, мосты и дворцы только-только строились и потому сияли свежей позолотой и отполированным мрамором. Люди в этом городе жили разные. Одни ставили себе дворцы и щедро жертвовали на величественные соборы, другие проводили день-деньской в трудах и заботах, а вечером их единственной отрадой были краюха хлеба и стаканчик дешевого итальянского винца. В этом не было ничего удивительного. Тогда, в конце пятнадцатого века, так жили везде. Ну, может, не совсем так. В большинстве городов не строили мраморных соборов — едва хватало на каменные, а кое-где и вообще лишь на деревянные. Да и с дворцами было все не так просто. У нас, например, в Москве, которая тогда была столицей, даже цари еще жили в деревянных палатах. Ну да страна только-только иго сбросила, не до жиру было никому… Но в общем все было похоже. Одним — курные избы, другим — терема. — Я украдкой бросил взгляд на второго парня. Тот слушал меня, разинув рот. И я продолжил: — И вот однажды в этом городе появился монах. Его звали Джироламо Савонарола. Он был умен, честен и искал справедливости. Он получил возможность говорить и воспользовался ею со всей силой своего таланта проповедника. Обличал пороки — разврат, сребролюбие; обвинял богачей в том, что, когда они едят на золоте, живущие рядом с ними бедняки от голода соскребают смолу с корабельных досок. И таков был его талант, что, послушав его, люди изменились. Женщины сняли с себя драгоценности, купцы принялись раздавать бедным и нищим накопленные состояния, богатые землевладельцы прощали крестьянам недоимки. Люди не могли смеяться, потому что в мире существует несправедливость, отказывали себе во вкусной пище, потому что где-то голодают. Они не пели песни, а лишь псалмы, не плясали, а лишь молились и постились…

Парни ошеломленно смотрели на меня. Я грустно усмехнулся про себя — какие же они все-таки наивные…

— Но прошло время, и люди, так истово жаждавшие справедливости и Царствия Божьего на земле, слегка устали от своих яростных трудов и начали оглядываться по сторонам. И с удивлением обнаружили, что все их попытки установить справедливость отчего-то привели к очень странным результатам. Недостроенные дворцы и соборы, которые должны были стать украшением Флоренции, ветшают и разрушаются, захламляя город и придавая ему вид развалин, потому что те, кто давал деньги на их строительство, раздали их бедным, а те, кто строил, полученные деньги уже проели. А новых нет. Купеческие караваны, ранее в изобилии наполнявшие постоялые дворы и рынки города, теперь обходят его стороной, потому что здесь нечего купить и нечего продать. Путешественники, тоже во множестве стекавшиеся в великолепный город, теперь сюда и носа не кажут. Потому что здесь грязно, ведь дворники получили свою справедливую долю, которую вернули им бывшие богатые купцы и аристократы, а если есть деньги — можно немного и отдохнуть. Потому что здесь мрачно и на улицах не слышно ни песен, ни смеха. Потому что здесь теперь дурно кормят, а главное — близится голод. Потому что те деньги, которые были разделены по справедливости, уже кончаются. А новых в город не приходит. — Я замолчал.

Парни две минуты напряженно смотрели на меня, а потом один из них не выдержал и спросил:

— И что?