Генерал-адмирал

Впрочем, и сам я оказался не без греха. В Париже познакомился с легендарнейшими личностями — господами Даймлером и Бенцем, они привезли на выставку свои мотоколяски, уже гордо именуемые автомобилями. Однако если Бенц свой «Моторваген» уже производил вовсю и к настоящему моменту продал целых девять экземпляров, Даймлер с партнером Майбахом пригнал только первый, опытный образец автомобиля. Зато лодочные моторы они производили уже считай серийно, и их двигатели были совершеннее бенцовских, поскольку являлись четырехтактными и имели карбюратор. Кстати, и знаменитая трехлучевая звезда оказалась эмблемой двигателестроительной фирмы Даймлера. Она означала, что его двигатели работают на земле, в небесах и на море. Небеса значились в списке вследствие того, что в августе 1888 года один из двигателей Даймлера был установлен на воздушном шаре. Я проплатил авансом и пяток мотоколясок Бенца, и десяток двигателей Даймлера разной мощности и назначения, а также договорился, что отправлю на их фирмы несколько человек для обучения обращению с ними и ремонта. Столь крупному заказчику ни один, ни другой отказать не смогли.

Так что через пару-тройку лет я должен был заполучить персонал, которому уже можно будет ставить задачи по проектированию и разворачиванию производства автомобилей. Тем более что у меня было чем им помочь. Мой дед владел древней «Победой», которую купил в год моего рождения уже подержанной. Она стояла во дворе нашего многоквартирного дома в деревянном сарае, и как только наступали теплые деньки, каждое воскресенье дед выкатывал ее во двор и начинал обихаживать. А я с восьми лет принимал непременное участие в этих мероприятиях и к пятнадцати годам, то есть к тому моменту, когда и у отца появился автомобиль, новейший по тем временам «Москвич-412», мы с дедом перебрали «Победу» по винтику минимум три раза. Всю — от крестовины кардана до головки блока цилиндров. В итоге после появления в семье «Москвича» я на вполне законном основании занял при нем место слесаря-механика по обслуживанию и ремонту. И успешно выполнял свои обязанности на протяжении двух последующих лет — до поступления в училище. Да и потом, все шесть лет, пока отец не поменял «Москвич» на более современную и престижную «Шаху»,[43]

следил за ним, регулировал клапаны, чистил карбюратор, менял ступичные подшипники и даже перебрал коробку скоростей. Ну и с «Шахой» успел повозиться. Правда, намного меньше, чем с «Москвичом» и уж тем более с «Победой», — времени было уже куда как меньше, чем в босоногом детстве, да и другие интересы появились. Впрочем, таких, как я, пацанов, с младых ногтей увивающихся вокруг едва ли не главного символа достатка советского времени — автомобиля,[44]

в те времена было пруд пруди. Короче, знания о том, в каком направлении стоит двинуться в области автомобилестроения, у меня были. Оставалось только придумать, как их потихоньку вбросить. Ну да в этом у меня тоже появился кое-какой опыт…

Затем мне пришлось снова смотаться в Баку, потом была очередная инспекция Морского полка, далее состоялся разговор с братом… В общем, когда я обнаружил, что пришла пора в очередной раз отправлять крейсерский отряд за золотом, у меня оказалось еще столько несделанного, что уехать на несколько месяцев не было никакой возможности. Я наскоро настрочил письмо Кацу и Канарееву, набросав свои мысли по поводу развития ситуации в Трансваале и их возможного участия в этом деле, и выбросил проблему из головы. Не до нее сейчас. Вот поэтому нынче, в начале апреля, я ждал прибытия золота в Россию. Несмотря на то что мне требовалось оплатить множество счетов в нескольких странах, «золотой караван» должен был совершить только два захода в иностранные порты, не связанные с догрузкой углем, — в Нью-Йорк и Остенде. Ибо распоряжаться золотом, кроме меня, имел право только Кац, сейчас следовавший с караваном в Россию, а над ним еще довлела тень неприязни Ротшильдов. В САСШ же те были пока не особенно сильны, а в Бельгии я понадеялся на доброе отношение ко мне Леопольда II. Все остальные проплаты буду делать из России.