Каждый день к 10 утра я приезжала в «Кресты» и была с Димой до восьми вечера. Он меня никуда не отпускал. По поручениям ездили другие адвокаты. Все как будто складывалось неплохо, но нас не оставляло ощущение тревоги. Даже самый неисправимый оптимист, не снимающий розовых очков, не смог бы приписать все кражи и похищения случайному совпадению. Меня явно пытались запугать и таким образом принудить отказаться от Димы. Он тоже не мог спокойно относиться к тому, что происходило, и предложил мне снять квартиру в другом районе. Мы оба надеялись, что эта маленькая хитрость спасет меня от всяких неприятных сюрпризов.
Нападение
Охранники сопровождали меня повсюду, но в квартире я находилась одна. В тот день, 7 марта, я сидела на кухне спиной к двери и что-то читала. Часы показывали 8.30. До приезда охранников оставалось полчаса. Играла музыка. Как пишут в романах, ничто не предвещало беды. Но я шестым чувством уловила какое-то движение сзади. Решила повернуться и в тот же миг получила сильнейший удар по голове. И потеряла сознание.
Ровно в девять в подъезд вошли мои охранники, и первое, что они почувствовали, был запах моих духов на лестнице. Они подумали, что я выносила мусор, и хотели уже отругать меня за это: выходить из квартиры одной мне было запрещено. Когда ребята поднялись на лестничную площадку, они увидели открытую дверь моей квартиры. В доме все было перерыто. Опять пропали документы. Не было и дискет. К тому времени мне уже был куплен компьютер, куда я заносила все данные.
Я лежала на полу. Охранники вызвали «скорую», которая приехала очень быстро. Врачи сразу поставили диагноз: сотрясение мозга. Все признаки были налицо, и на лице в том числе. Ударили каким-то тупым предметом. Убивать не хотели, цель была прежняя — напугать.
Голова страшно болела, меня тошнило. Врачи предложили госпитализацию, но мои охранники сказали, что я отлежусь дома. Мне и самой не хотелось ехать в больницу, потому что все мысли были о Диме. Как он там? Волнуется, конечно, что меня нет. Значит, надо собираться в «Кресты».
Диме я в тот день ничего не сказала, не хотелось его расстраивать. Вид у меня, конечно, был неважный, но я сослалась на плохое самочувствие и сильную головную боль. Дима отпустил меня пораньше домой.
Восьмое марта я провела в постели. Мне было так плохо, что пришлось опять вызвать «скорую». Врач определил микроинсульт. На следующий день нужно было ехать к Диме, но я не могла. Так плохо я себя никогда не чувствовала. И впервые за время нашего знакомства в назначенное время я не появилась в «Крестах». Для Димы это был удар, с ним случилась истерика. Он понимал, что просто так не приехать я не могла. Значит, что-то случилось. Он всех поставил на уши. Послал ко мне другого адвоката. Пришлось рассказать про микроинсульт.
Дима был потрясен этим диагнозом. Он просто не мог поверить. Я была молодая, 29 лет, и вдруг такое. Адвоката я просила передать Диме, что у меня было плохо с сердцем, но дело идет на поправку. В тот же вечер адвокат привез мне огромную охапку свежих роз и Димины записки с очень теплыми словами. Он переделал блоковскую «Незнакомку» и подарил мне. Я была очень тронута всеми этими знаками внимания и постаралась выздороветь побыстрее.
О том, что произошло со мной на самом деле, я рассказала Диме три года спустя, когда мы были в Нижнем Тагиле. У меня под волосами осталась маленькая вмятинка — память о том ударе по голове.
Давление на адвокатов
21 сентября мы получили тяжелое известие: убили адвоката, который работал с нами по делу Якубовского. Случилось это в воскресенье, а в понедельник мы должны были с ним встретиться. Я несколько раз пыталась застать его по телефону, но номер не отвечал. Звонила и домой, и по мобильному — безрезультатно. В понедельник утром мы узнали, что адвокат убит. Он должен был передать мне крайне важную видеокассету, на которую мы рассчитывали опираться в нашей защите. Адвокат был приглашен именно для того, чтобы выполнить эту миссию. Видеокассета, добытая с неимоверными трудностями, могла бы многое изменить в деле Димы, но, увы…
Моим родственникам было страшно за меня. Я, конечно, пыталась их щадить и ничего не рассказывала, но поскольку некоторые факты просачивались в газеты, приходилось отвечать на вопросы:
— Ира, как дела?
— Нормально.
— Ну как же нормально, когда погиб адвокат, занимавшийся вашим делом?