Улетали мы из Афин. Приехали, конечно, заранее, и так получилось, что у нас оставалось два часа свободного времени, которое надо было как-то провести. На экскурсии по Афинам мы уже побывали в день приезда, и тащиться в Акрополь по дикой жаре не хотелось. В городе тоже нечего было делать. И тут Марина предложила: «Давай сделаем тебе татуировку на память о Греции!» — «Давай», — согласилась я.
Мы взяли такси и поехали в ближайшую к аэропорту мастерскую, где делают татуировки. Я вошла и остановилась в нерешительности. Там было большое количество молодых людей и ни одной девушки. Тела этих мужчин были расписаны татуировками, на стенах висели образцы. Мы долго выбирали, что мне наколоть. Наконец, Марина выбрала цветок, на котором сидит элегантная бабочка.
Поскольку я понятия не имела о предстоящих ощущениях, то спросила у Марины, больно ли это. «Да нет, все нормально, не больно», — ответила она. Я поверила. У Марины на бедре наколота маленькая розочка.
«Снимай брюки», — сказала она. Я огляделась в поисках отдельного кабинета, но выяснилось, что, кроме большой общей комнаты, где сидели все эти любители татуировок, никаких других помещений нет. Краснея и бледнея, я приспустила брюки и устроилась спиной к публике.
И началось. Боль была безумная. Но поскольку кругом было очень много народу, а на миру, как известно, и смерть красна, я терпела, изо всех сил сдерживая подступавшие слезы, готовые хлынуть рекой. Продолжалось это ровно час сорок. Я все время держала Марину за руку, вкладывая всю свою боль. Если бы мне накололи только контур, было бы не так ужасно. Это я бы вытерпела. Но у меня была сплошная татуировка, состоящая из восьми разных цветов. Наконец, мукам пришел конец. Мне наклеили пластырь и отпустили.
В самолете я не могла найти себе места. Болело ещё целую неделю. Когда я показала свою бабочку Диме, он сказал: «Что ж, если тебе это нравится…» Я, конечно, ожидала другой реакции.
Но больше я переживала по поводу того, как отнесутся к бабочке мои родители. Мало того что Марина меня научила курить, так ещё и уговорила сделать наколку. Родители не знали ни того, ни другого. И я решила выложить все сразу.
К курению папа отнесся спокойно. Тем более что он сам курит со школьного возраста. Но потом мы пошли в баню. Я разделась, и тут с мамой случился шок. Она просто чуть с ума не сошла, увидев мою бабочку. «Что это такое?» — мама всплеснула руками и сразу начала ругаться.
— Мама, — успокаивала я её, — это как переводная картинка, не навсегда. Пройдет полгода — и смоется, ты увидишь.
Конечно, татуировка никуда не исчезла. Моим родителям пришлось с этим фактом смириться. Как, впрочем, и со многим другим.
«Дарю тебе Диму»
Могла ли быть любовь, если Дима все время говорил о Марине: какая она хорошая, как он её любит. Но при этом ко мне он относился, как к любимой женщине, подчеркивая, правда, при этом, что Марина на первом месте, а я на втором. Меня это устраивало, претендовать на первое место я тогда не собиралась.
Интересно, что Дима сделал мне предложение буквально через полгода после нашего знакомства. Правда, при этом он не хотел терять Марину и предлагал жить втроем. Марина была согласна.
Дима даже нашел вариант, чтобы осуществить свою идею. Он откопал закон в Арабских Эмиратах, согласно которому можно было в один день зарегистрировать этот тройственный союз. Для этого ему надо было предварительно развестись с Мариной.
Он в деталях разработал свой план и в присутствии Марины называл меня своей второй женой. Марина относилась к этому спокойно, а меня подобный расклад не устраивал. Теперь я уже хотела быть первой. Про свои желания я не говорила, на словах во всем соглашалась с Димой, справедливо полагая, что, когда он освободится, жизнь все расставит по местам. Так и вышло. Я стала первой и, надеюсь, единственной.
А тогда я не считала себя вправе как-то вмешиваться в их отношения. Мы с Мариной каждый день общались по телефону, она останавливалась у меня, когда приезжала в Петербург, на очередной съемной квартире, называла меня сестрой.
В то же время наши отношения с Димой для Марины не были тайной. Еще в аэропорту она мне сказала: «Вот, Ира, я дарю тебе Диму, вы с ним хорошая пара». Для неё было важно звание жены Якубовского, все её знали именно в этом качестве. Хотя она не любила Диму и жила с другими мужчинами. С разрешения Димы. Вернее, она просила его разрешить ей встречаться с другими, пока Дима в тюрьме. Он не возражал. Она никогда не скрывала своих чувств, Дима понимал это, но не мог ничего с собой поделать. Сердцу не прикажешь.