Генерал Дроздовский. Легендарный поход от Ясс до Кубани и Дона

— Есть, но их страшно мало. Они наш фронт в случае наступления австрийцев и германцев здесь не удержат. А боеспособность румынских войск вам известна.

— А как же тогда другие фронты, Дмитрий Григорьевич?

— Увы, там дела с дисциплиной и воинским порядком обстоят еще хуже. Лучше всего дела на Кавказском фронте. Там Николай Николаевич Юденич порядок держал в своих руках крепко, пока его этот адвокат социалистического толка Керенский с фронта не отозвал.

— Там дела, на мой взгляд, лучше, потому что там казачьих фронтовых войск больше.

— Согласен с вами, Михаил Гордеевич. Штабной кавказский Карс с Тифлисом к тому же более далеки от красного Петрограда.

— Вас не беспокоит этот Чрезвычайный фронт армий Румынского фронта, что прошел в Романе?

— По правде говоря, сегодня он нам не опасен.

— Почему, Дмитрий Григорьевич? Это же совет.

— Да, совет, но какой по составу. В Романе совещалось сто восемьдесят делегатов. Из них сто восемь — эсеры всех толков: левые и правые, максималисты и интернационалисты. Социал-демократов всего шестьдесят пять человек: сорок меньшевиков и всего двадцать пять большевиков. Это на сегодня.

— А завтра?

— А завтра большевиков в так называемом военно-революционном совете Румынского фронта будет больше. Как и националистов из Киевской Украинской рады господ Грушевского и Винниченко. Вот тогда наш фронт действительно начнет неминуемо гибнуть.

— Но если фронт разваливается так неминуемо, то, значит, Россию с ее армией ждет военное поражение.

— Вполне реально, полковник. Ведь вам же не зря в Николаевской академии читали лекции по стратегии. Но фронт можно сдержать, Михаил Гордеевич. Знаете чем?

— Знаю, Дмитрий Григорьевич. Сегодня добровольчеством, завтра тем, что одумавшийся русский солдат вернется в опостылевшие ему окопы под полковое знамя.

— И я в это верю, Михаил Гордеевич. Мне передавали ваши мысли о создании добровольческих отрядов. Я их сегодня, заметьте — не вчера, разделяю полностью.

— Добровольчество обязательно спасет русскую армию от развала, а Россию — от позора.

— Как вы мыслите добровольческие части?

— Я считаю, что их основой должны стать фронтовые офицеры, которые или сами покинули свои части ввиду их разложения, или были изгнаны комитетчиками из полков и батарей.

— Согласен. Ясская комендатура сообщает мне, что таких офицеров в городе на учет поставлено уже не одна сотня.

— Но одного офицерского элемента, Михаил Гордеевич, мало. Очень недостаточно для наведения порядка на фронте.

— Но это не офицеры тыла, а фронтовые бойцы. Кадры нашей армии.

— Смею заметить, что кадровое офицерство Российской Императорской армии войной, к сожалению, было выбито в полках еще к концу шестнадцатого года, полковник.

— Но офицеры, прошедшие школы прапорщиков, не все подверглись разложению, смею заметить.

— Такое относится только к молодому офицерству, Михаил Гордеевич. Они в большинстве видят себя в войне патриотами России, горят отличиться в боях. А другая их часть сегодня заседает в комитетах.

— Мне это знакомо, Дмитрий Григорьевич. Я готов собрать под добровольческие знамена боевое фронтовое офицерство.

— Тогда перейдем к делу. Я решил создать на фронте несколько добровольческих отрядов из офицерской молодежи. Туда войдут добровольцами сознательные нижние чины, юнкера А потом все эти отряды свести в полноценный добровольческий корпус, с кавалерией и артиллерией.

— Надо записывать в добровольцы всех, кто пожелает, кто умеет держать в руках винтовку. Привлечь казаков.

— С казаками вопрос, к сожалению, открыт. Полки донского казачества сегодня в своем большинстве к событиям нейтральны. Хотя дисциплина и порядок у казаков, как и прежде, высоки.

— Дай бог, Дмитрий Григорьевич. Казачество скоро поймет, что от происходящих событий им в стороне не устоять. Тогда и Дон свою силу покажет.

— Это будет не сегодня, Михаил Гордеевич. А пока нам с вами фронт удержать надо, чтобы он в бездну прокламаций не провалился.

— Тогда позвольте, господин генерал, приступить к делу?

— Начинайте, господин полковник. Завтра утром прошу представить мне ваш конкретный план создания добровольческого отряда здесь, в Яссах.

— Будет исполнено…

То, что в эту памятную для себя ночь Дроздовский не сомкнул глаз, говорить не приходится. Слишком много было им видено и пережито в осенние дни 1917 года, когда на его глазах рушилось все то, что было для него святым с детства.

Он вспоминал то, как полки отказывались выполнять приказы о переходе в наступление. Видел командиров, у которых опускались руки. Не мог пройти мимо картин вопиющей для идущей войны анархии в тылах и на железных дорогах. Ему слышался голос полкового священника его 60-го пехотного Замостского полка, которого уже почти никто не слушал. Вспоминал лица солдат, которые спешили на нейтральную полосу брататься с врагом, которых он возвращал обратно в окопы пулеметными очередями выше голов. Читал в донесениях из штаба армии о солдатских самосудах над требовательными командирами, которые помнили о своем долге.