Генерал Ермолов

На другой день состоялось представление императрице Александре Федоровне, с которой Ермолов, далекий от царского Двора, до сих пор не был знаком. Его пригласили в кабинет первым из присутствующих. Опасаясь испугать ее величество своей исполинской фигурой, он задержался у входа, потом приблизился к ней и приложился к руке. Государыня приняла генерала очень благосклонно.

Вскоре явился Николай Павлович. Из кабинета государыни вышли втроем, представ перед взорами удивленной московской знати. Все ожидали скорого возвышения Ермолова. «Придворные паразиты посыпали к нему с визитами», — писал историк и мемуарист Погодин, вспоминая беседу с Алексеем Петровичем^{720}.

6 декабря 1831 года Николай I назначил Ермолова на должность члена Государственного Совета. Этим жестом царь убивал сразу двух «зайцев»: с одной стороны, не позволял ему проявить свои выдающиеся способности, а с другой — затыкал рот своим критикам, недовольным увольнением знаменитого полководца из армии.

В начале 1832 года на обсуждение членов Государственного Совета был вынесен проект указа о ежегодном назначении первоприсутствующих в Сенате и их обязанностях.

Обсуждение проекта указа состоялось 11 января. Генерал Ермолов высказал особое мнение, которое по приговору большинства членов Государственного Совета, вынесенному через две недели, сводилось «к оскорблению честолюбия некоторых сенаторов, к необходимости сохранить чиноначалие и к опасению, что избрание первоприсутствующих будет зависеть от министра юстиции»^{721}.

Этим, собственно, и ограничился всплеск активности Алексея Петровича на поприще статской службы. Считая себя недостаточно подготовленным для решения обсуждавшихся вопросов, он скоро стал безучастно относиться к работе в Государственном Совете, не свойственной его характеру, и даже тяготиться ею, пропускать заседания.

В это время Ермолов сблизился с Мордвиновым. Автор жизнеописания знаменитого адмирала, известный историк, председатель Русского исторического общества Владимир Сергеевич Иконников утверждал, что имя Алексея Петровича было очень авторитетным для Николая Семеновича.

Бывало, старик Мордвинов по состоянию здоровья не присутствовал на заседаниях Государственного Совета. В таких случаях секретарь приносил ему бумаги на дом. Не желая вникать в суть дела, адмирал спрашивал, подписал ли их Алексей Петрович? Получив утвердительный ответ, он, не задумываясь, делал то же. В свою очередь, Ермолов высоко ценил Николая Семеновича за обширные познания и замечательный ум^{722}.

Однажды Николай I пригласил Ермолова сопровождать его в плавании в Кронштадт. Там их встретил знаменитый адмирал Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен.

— Генерал Ермолов, — отрекомендовался Алексей Петрович, протягивая руку мореплавателю, — именем которого вы, адмирал, назвали остров в Тихом океане; вы обессмертили моё имя, закрепив его на географической карте; благодарю вас.

«Беллинсгаузен, чисто русский человек, — писал Василий Алексеевич Потто, — несмотря на свою немецкую фамилию, стал с тех пор одним из лучших друзей Ермолова».

Подтверждения этого тезиса я, к сожалению, не нашёл. Может, ради красного словца историк так сказал, чтобы оправдать знаменитого генерала, зоологически не любившего «немцев».

Очень скоро Ермолов вполне убедился, что в Государственном Совете он «совсем бесполезен», да и ко двору не годится. Несколько лет Алексей Петрович фактически лишь числился в списках этого совершенно бесполезного учреждения, ставшего собранием отошедших от активной профессиональной деятельности старцев, пропускал заседания, предпочитая жить в Москве или в Осоргино и ожидать отставки. Однако государь не обращал на это внимания.

— Ваше величество, — сказал он однажды государю, — вы, вероятно, упустили из виду, что я военный человек и не могу быть полезным в моих новых назначениях.

— Убеждён, генерал, что ты слишком любишь отечество, чтобы желать ему войны, — ответил на это император. — Нам нужен мир для преобразований и улучшений, но в случае войны я обязательно употреблю тебя по назначению, — и, не простившись, удалился.

Государь не стал ожидать войны. Он предложил Ермолову через военного министра Александра Ивановича Чернышёва место председателя генерал-аудиториата, военно-судебного учреждения, созданного еще Павлом I, от которого Алексей Петрович отказался.

— Я не приму этой должности, которая возлагает на меня обязанности палача, — ответил он Чернышёву^{723}.

В это время заехал в Осоргино после почти двадцатилетнего перерыва первый адъютант Алексея Петровича Павел Христофорович Граббе, оставивший прочувствованные воспоминания о встрече с командиром своей юности, когда каждое слово его «повторялось и списывалось во всех концах России»: