Генерал Империи

– Вы имеете в виду законное право престолонаследия?

– Да. Он не имел права присваивать себе власть и созывать Земский собор. Это всё незаконно.

– Вы знакомы с Дмитрием Павловичем? Это ещё большая амёба, чем Николай. Да, незаконно. Но он взял власть и держит её крепко.

– То есть Вы догадываетесь относительно заказчика?

– Да Бог мой! Об этом не догадывается только слепой и глухой. Во всяком случае в Петрограде. Но за Керенским власть. За ним армия.

– Вся ли?

– Юго-Западный фронт уж точно. С Ренненкампфом тоже идут переговоры. Ещё немного, и он сможет объединить рассыпающееся полотно Империи.

– Вы, я вижу, оптимист. Безудержный оптимист.

– Вы так не думаете?

– Я думаю, что в человеке всё должно быть прекрасно: погоны, кокарда, исподнее. Иначе это не человек, а млекопитающее, – хохотнув, произнёс наш герой и отхлебнул брюта.

– Что?

– Друг мой, Александр Фёдорович не обладает никакой реальной властью. Он мыльный пузырь. Кто за ним стоит? Часть крупных промышленников и купцов, часть военной аристократии и радикально настроенные маргиналы, анархисты там или эсеры. Его группа поддержки – противоестественна и возможна только в моменте. Потому что их интересы взаимно исключают друг друга. Но если купцы да промышленники ещё смогут как-то поладить с офицерами, то с маргиналами им точно не по пути. Очень скоро все эти эсеры и анархисты, вкупе с прочей шушерой бесноватой, начнут кристаллизироваться вокруг тех, кто пообещает им разрушить мир до основанья и уже завтра на его обломках построить Светлое будущее. Керенский уже мечется, пытаясь собрать воедино расползающееся лоскутное одеяло своих временных союзников. Я бы даже сказал – попутчиков.

– Но останется армия, – чуть нахмурившись, возразил Гучков.

– Часть армии. Не забывайте – заказчик слишком очевиден, поэтому войска, что были верны Императору, воспринимают Александра Фёдоровича крайне негативно. Ренненкампф не пойдёт на союз с ним. А значит – и Северный фронт. Юго-западный фронт также неоднороден. Там как Ноев ковчег: всякой твари по паре. По сути – просто неоднородная мешанина из разнообразных оппозиционно настроенных офицеров и генералов. Оппозиционно настроенных против Николая. Его смерть была большой ошибкой. Нужно было его как-то свергать и держать на даче как пугало. Но наши заговорщики поступили так, как смогли в силу своих куцых умственных способностей.

– Вы слишком мрачно настроены, – покачал головой Гучков.

– Отнюдь не мрачно, отнюдь. Просто реалистично. Помяните моё слово: через месяц-другой красные и анархисты попытаются устроить переворот. И за Александра Фёдоровича никто не заступится. В нём обманутся и разочаруются. Он всем чужой. Кому-то был, кому-то стал, кому-то только станет.

– Красные с анархистами?

– А разве не они оказались главной действующей силой этого бунта? Промышленники и купцы давали деньги. Армия не вмешивалась, будучи вне политики. Что стало важной поддержкой и надёжным тылом для заговорщиков… и они всё сделали сами. Те люди, что сейчас всплыли во Временном правительстве, – просто пена. Что Вы так на меня смотрите? Или Вы бегали и взрывали чиновников? Вы годами промывали мозги рабочим и крестьянам идеалистичными бреднями? Вы, наконец, полезли взрывать Царя? Нет. И все эти люди, что годами работали на переворот, не удовлетворены. Они хотят большего. Их интересы, их мечты и чаяния проигнорированы. А значит – что? Думаете, они просто так разойдутся по домам? Смешно. Наивно и смешно. Хуже того: Керенский не может дать им того, что они желают. Просто потому, что тогда против него повернутся армия и промышленники с купцами. Сейчас он в позиции обычного лавочника, который торгуется за лоток с несуществующими пирожками.

– Пока он успешно торгуется.

– Ключевое слово – «пока». И я, друг мой, делать ставку на политический труп не хочу. Николай, положив руку на сердце, был полным ничтожеством. Но за ним была власть. У него были преданные ему войска и чиновники. Народ, который видел в нём что-то, выдуманное самим же народом, но это что-то было светлым. Ведь далеко не все оказались в восторге от гибели Царя. А убийство его дочерей так и вообще посчитали редкой низостью. Взрывая юных дев, славы да доблести не стяжают. За Керенским нет ничего, кроме шаткого табурета, на котором он пытается устоять, и сомнительной славы. Ставить на него – плохая затея.

– Хорошо, допустим, – произнёс Гучков, прожевав очередной кусочек мяса. – Но на кого тогда ставить?

Максим глянул Александру Ивановичу в глаза, мягко улыбнулся и перевёл взгляд на сцену, где Натали продолжала петь, радуя публику песнями из будущего. Очередная композиция закончилась. Зрители захлопали. Натали стала кланяться, благосклонно принимая эти овации. Потом сошла со сцены и отправилась подкрепиться, приняв приглашение одного из столиков. Оркестр же продолжал играть что-то совершенно незнакомое Гучкову. Меншиков продолжал задумчиво смотреть на пустую сцену. В этом был какой-то особый символизм.

– Максим Иванович, – не выдержал этой затянувшейся паузы Гучков. – Так на кого, по-Вашему, ставить?