Генерал Империи

К обеду начал накрапывать дождик, постепенно усиливаясь и разгоняя людей с улицы. Питер даже после его переименования в Петроград не стал солнечным Сочи, регулярно радуя своих жителей пасмурной погодой. И этот день не стал исключением.

Подождав, пока все окончательно уберутся с улиц, Максим вышел погулять. Тут и ведро поганое нужно было вынести, и определиться с происходящим. Новости требовались как воздух. Ну и вина ещё купить не помешало бы. Без него было скучно сидеть.

Надвинув капюшон дождевика пониже, он вышел из домика и побрёл по мокрым улочкам. Подошёл к жмущимся под навес крыши мальчишкам, что торговали свежими газетами вразнос. Взял у них всё, чем они торговали, и пошёл обратно, не став закупать алкоголя. Дождь несколько освежил его мысли. Он не хотел брать ни водки, ни настоек, ни пива, ни бормотухи. А хорошее вино продавалось только в приличных заведениях, куда его в текущем виде никто не пустил бы. Без раскрытия инкогнито. Да и газеты требовалось прочесть с трезвым умом и ясным рассудком. Насколько это вообще было возможно.

Вернувшись к себе на чердак, он затопил небольшую печку-буржуйку. Очень уж продрог и промок. Благо до звона просушенные дрова тут имелись. И начал читать.

Как Максим и предполагал – его признали погибшим в результате теракта. Керенский выступил с пламенной речью, сказав, что смерть Меншикова – великая утрата для России. И так далее, и тому подобное. Не менее красочно выступали и другие сообщники главы Временного правительства. Ожидаемо. Настолько, что Максим лишь желваками поиграл от злости. Но самым интересным оказалось другое. Гражданская панихида с Меншиковым должна состояться в храме Спаса на Крови, известном также как собор Воскресения Христова на Крови. Гроб будет закрыт из-за сильно обгоревшего и изуродованного тела.

– Очень интересно… очень… – тихо проговорил Максим, откладывая газету и многозначительно улыбаясь.

Дождаться темноты оказалось очень непросто. Нервно. Максима сильно распирало от переполнявших его эмоций и жажды действий. Но он справился. Усидел.

Вышел, правда, ещё в сумерках. Ему было нужно понять: не скопилась ли перед храмом толпа. Поэтому к Екатерининскому каналу он шёл с особым волнением.

Оцепление, как и ожидалось, было развёрнуто. Поэтому пришлось искать варианты максимально анонимного проникновения на объект. Заглянув в ближайшую питейную, Максим купил водки и направился к Русскому музею Императора Александра III. К нему не прошёл, но нашёл дворницкую перед оцеплением. Зашёл туда и без лишнего стеснения предложил местному обитателю выпить с ним за упокой души славного человека.

Да не на словах, а поставив перед ним на стол штоф водки. Целый штоф! Дворник, будучи и без того навеселе, охотно принял предложенное угощение и, накатив стоя, не чокаясь, стакан, опал, как озимые, прямо на пол.

Этого Максиму и требовалось. Прикрыв входную дверь на задвижку, он пошёл искать варианты. Это было не точно, но он предполагал наличие ещё одной двери, ведущей в Михайловский сад. Чай, дворник не только улицу мёл, но и помогал за парком присматривать. Грабли да вилы с тачками у него и хранились. Поэтому, проверив, что дверь нормально открывается и можно свободно выйти, Максим уселся и начал ждать, пока окончательно стемнеет.

Один раз дворника пришлось даже успокоить поленом, когда тот попытался встать. Осторожно. Чтобы не убить. И переложить на спину, чтобы по пробуждении он подумал о неудачном падении. В остальном же всё прошло тихо и спокойно.

Но вот наконец наступила ночь. Максим аккуратно вышел из укрытия и осмотрелся. Тучи и в целом пасмурная погода давали неплохую темноту, совсем не типичную для лета. Михайловский сад словно вымер. Лишь вдали были видны и слышны люди, подсвеченные огнями. Это продолжали собираться желающие проститься с ним.

Медленно и осторожно, стараясь держаться в самых густых тенях, Максим подошёл к храму. У дверей был всего один сторож. Да и тот – пьяный. Дальние кордоны надёжно перекрывали подходы к храму и позволяли избежать ненужных эксцессов. Поэтому этот «постовой» здесь был больше для порядка. Старый солдат. По выправке даже в подвыпившем состоянии это хорошо заметно. Явно из тех времён, когда ещё считали порочным кланяться пулям. Вон, едва на ногах стоит, а спина такая, словно лом проглотил.

Тихо подойдя к сторожу с подветренной стороны, Максим откинул капюшон и осторожно похлопал его по плечу. Тот охнул, просыпаясь. Протёр глаза. И, нервно икнув, потерял сознание, осев безвольным кулём на землю. Его психика оказалась совершенно не готова встретиться с мертвецом вот так – лицом к лицу.

Двери в храм были не заперты. Поэтому, открыв их, Меншиков прошёл внутрь.

Здесь было пусто, душно и смердело жжёным мясом. Им и возле храма пахло заметно, но тут – совсем невыносимо. Словно несколько мангалов поставили рядом, «зарядили» шашлыком и бросили на произвол судьбы. Горело много свечей. Воскуривался ладан. Тлели огоньки лампадок. Но это всё не сильно помогало, лишь выжигая кислород и добавляя удушливости.