Генерал Скобелев. Казак Бакланов

Встречу они завершили чаепитием. За столом распоряжалась жена Ивана Сергеевича строгая Анна Федоровна. Старшая дочь поэта Тютчева, она получила превосходное воспитание, до замужества была фрейлиной при царском дворе.

— Михаил Дмитриевич, вам давно пора подумать о женитьбе, — назидательно сказала она. — Ну что за жизнь в одиночестве?

— Поздно, — отмахнулся тот. — Я для семейной жизни не приспособлен. Мое дело — военная служба. Ушел мой поезд.

— Впрямь ли ушел? — усомнилась она. — Да за вас охотниц найдется множество!

— Нет, Анна Федоровна, моя песня спета.

Взглянув на часы, он вдруг заспешил, обронив, что еще предстоит деловая встреча.

— Какая может быть деловая в столь поздний час? — усомнилась Анна Федоровна.

— Я обещал. Не могу не прийти. Меня ждут..

В свою гостиницу Михаил Дмитриевич возвратился в десятом часу. Наутро должен был быть на маневрах и рассчитывал выехать туда часов в шесть, чтобы поспеть к началу. Из ресторана доносилась музыка, громкие голоса, смех загулявших посетителей. Портье за стойкой, выдавая ключ от номера, сказал:

— О вас справлялись. Просили передать, что будут ждать.

— Спасибо. Я знаю.

Он у себя не задержался, заспешил в «Лондон». Там поднялся на второй этаж, постучал в одну из дверей.

— Да-да! Войдите! — послышался женский голос.

— Генерал Скобелев! — отрекомендовался он. — Чем могу служить?

От его взгляда не ускользнуло волнение женщин. Одна из них, белокурая и высокая, поспешно щелкнула сумочкой; вторая, брюнетка, поднялась, пошла навстречу:

— О-о, генерал… Мы совсем вас заждались, — произнесла она по-русски с легким акцентом и представилась: — Ванда.

— Жанетта, — назвала себя белокурая. — Может, генералу удобно было назначить другое время?

В дверь кто-то заглянул, поспешно захлопнул.

— А я распорядилась подать сюда ужин, — объявила на правах хозяйки Ванда. — Ведь вы не будете против легкого ужина с бутылкой шампанского?

— Як вашим услугам, — учтиво ответил Михаил Дмитриевич.

Конечно, он не был против того, чтобы завершить беспокойный день в компании красивых женщин. Когда официант вошел с подносом, генерал и дамы вели словно бы серьезный разговор. Белокурая его о чем-то расспрашивала по-французски. Перед ней лежал блокнот.

Раскупорив бутылку с шампанским, официант разлил вино по бокалам и вышел.

— Какая духота! Надобно раскрыть окно.

Ванда поднялась, загремела шпингалетом.

— Позвольте мне, — поднялся генерал.

День и в самом деле был жарким, и в кабинете царила липкая духота.

Шпингалет поддавался с трудом, Ванда пыталась помочь, то и дело толкала его пышным бюстом, хватала за руку.

— Мой генерал, вы совсем делаете не так. — Казалось, она не спешила завершить дело.

— Вы скоро там? — щелкнув сумочкой, подала голос Жанетта. — Не нужна ли моя помощь?

Наконец окно удалось распахнуть, потянуло свежестью.

Потом они налили в бокал еще. И вдруг Михаил Дмитриевич почувствовал слабость, глухие толчки сердца, душило горло. Он попытался расстегнуть пуговицы, но пальцы сделались чужими.

— Извините… Мне… плохо…

Он с трудом поднялся, дошел до дивана и упал.

Одна из женщин поспешно рванула на вороте пуговицы, вторая быстро вылила остатки вина из генеральского бокала, вымыла его под краном, плеснула туда вина из своего.

— Зови доктора!

— Помогите!.. На помощь!.. Генералу плохо!

Захлопали двери, прибежал испуганный портье.

— Доктора! Пошлите за доктором!

Доктор приехал не скоро. Осмотрев, сокрушенно покачал головой.

— Кажется, сердце…

Михаил Дмитриевич умер в ту же ночь, не приходя в сознание. Было 25 июня 1882 года.

Женщин допросили в полицейском участке. Обе отвечали, что приняли приглашение генерала с ним отужинать.

— Убирайтесь вон! — грозно стукнул кулаком участковый. — Вот попадитесь еще мне только!..

Но на следующий день, спохватившись, что дело-то неладное, приказал их разыскать. Однако те как сквозь землю провалились.

А еще через несколько дней на квартиру Поздницкого заявился незнакомец в шляпе-канотье и, как договаривались, оставил хозяину в конверте остальные деньги.

Весть о кончине «Белого генерала» облетела Москву с быстротой молнии. Уже наутро народ толпился у гостиницы «Дюссо», куда перенесли тело. Гроб установили в церкви Трех Святителей, что у Красных ворот. Эту церковь закладывал дед покойного, однорукий генерал Иван Никитич. Два дня бесконечным потоком шли люди к гробу «Белого генерала». Очевидцы отмечали, что последнюю дань покойному отдали более шестидесяти тысяч москвичей.

«Это было что-то до сих пор неслыханное, — вспоминал Василий Иванович Немирович-Данченко, брат известного драматурга. — Крестьяне кидали свои полевые работы, фабричные — оставляли свои заводы, и все это валило к станциям, а то и так, к полотну дороги… За Москвой на несколько верст стояла густая масса народа. У самого полотна многие стояли на коленях. Все это под жаркими лучами солнца, истомившись от долгого ожидания. Уже с первой версты поезду пришлось поминутно останавливаться. Каждое село являлось со своим причтом, со своими иконами. Крестьяне служили по пути сотни панихид…»