В действительности все было банально и примитивно до жути. За полтора столетия до того, как Арсенин нашел сундучок с золотом и драгоценностями, его находка была ни больше ни меньше, как годовым доходом восточного филиала торговой компании «Селус, Брайтон и сыновья». Головному предприятию понадобились наличные средства, и «Калисто», самая быстроходная шхуна компании, помчалась в Европу. Не пройдя и двух сотен миль, капитан кораблика пришел к мнению, что за те месяцы, пока он будет добираться до Европы, хозяева компании либо самостоятельно справятся с проблемами, либо разорятся вконец, в любом случае без сокровищ перебьются, тогда как ему они будут не лишними. Придя к такому выводу, капитан изменил курс, уйдя с европейской линии на юго-восточную, но распорядиться богатством не успел, так как возле берегов Сиама «Калисто» попала в шторм, и ураган выбросил несчастное суденышко на скалы. Во время кораблекрушения не уцелел никто.
Через сто пятьдесят лет после трагедии контрабандистская бригантина «Скво» зашла в безымянную бухту пополнить запас воды и наткнулась на обломки корабля, погибшего больше века назад. Когда Джерри Гудспид, капитан «Скво», нашел заветный сундучок, он даже хотел плюнуть на сделку, но слово дадено (как ни странно звучит, но среди джентльменов удачи тоже встречаются джентльмены), и «Скво» направилась к берегам Сиама, где капитану предстояло обменять груз винтовок на вьетнамские самоцветы. Неподалеку от мыса Камо, что в Южно-Китайском море, Фортуна отвернулась от Гудспида, и вместо знакомых по прежним встречам сампанов сиамских повстанцев его поджидала французская канонерка. В скоротечном неравном бою погиб почти весь экипаж, а немногим раненым, в том числе и капитану, удалось оторваться от преследователей только благодаря внезапно разыгравшемуся шторму. Непогода помогла контрабандистам благополучно избежать встречи с петлей на нок-рее, дав им возможность самостоятельно скончаться от ран. А двумя днями позже на беспризорную бригантину наткнулась «Натали».
Банальная и, в общем-то, ничем не примечательная история. И только отсутствие свидетелей придает сей загадке вид мрачной тайны.
— Вашбродь! — Вернувшийся с берега матрос, прервав размышления капитана, протянул Арсенину кипу пахнущих типографской краской листов: — Вы наказывали свежих газет с берегу привезьть, так вот оне…
— Ну-с, узнаем, чего в мире творится, пока мы по волнам скользим. — Всеслав пробежался глазами по набранным крупным шрифтом заголовкам статей и ошарашенно замер. — Однако война началась…
— Англичане все же напали на Трансвааль? — невозмутимо поинтересовался Кочетков, в отличие от собеседника ничуть не удивившись новости.
— Почти что так, — оцепенело пробормотал капитан. — Буры вломились в Капскую колонию и осадили Кимберли… Но зачем? Их же на обе республики чуть более трех сотен тысяч наберется… Бритты раздавят их и не заметят.
— Выхода у них не оставалось, вот зачем, — поморщился Кочетков. — Вы поговорку «Не загоняйте мышку в угол» слышали? Слышали. А вот британцы, похоже, нет. И теперь они получат та-а-акого льва, что мало им не покажется. По крайней мере, один старый волк очень постарается, чтобы не показалось. — Картограф, глядя вдоль планширя, словно поверх прицельной планки, замолчал, размышляя о чем-то своем.
— Вы бурам сочувствуете или англичан не любите? — любопытно прищурился Арсенин.
— Да нет, Всеслав Романович, — сбрасывая оцепенение, улыбнулся Кочетков, — ни то, ни другое. Можно даже сказать, что британский порядок мне симпатичней бурской рабовладельческой анархии. Вот только помимо личных пристрастий есть еще и державные интересы. Их я и буду блюсти.
Арсенин взглянул на визави и с удивлением констатировал, что сейчас напротив него стоит отнюдь не давно ему знакомый заштатный картограф, а совершенно другой человек: обычное вялое добродушие во взгляде сменилось стальным проблеском, да и сам прищур до боли напоминал взгляд волка, готовящегося к прыжку.
— Кто вы, Владимир Станиславович? В чем служба ваша заключается? Чьи интересы вами движут?
— Интересы — державные. Служба — картографическая. Я — тот, кто и был всегда. Кочетков Владимир Станиславович. Офицер Российской империи. Только и всего.
Понимая, что большего он не добьется, Арсенин нервно дернул щекой и, подыскивая подходящие для прощания слова, замолчал. Кочетков все так же невозмутимо попыхивал папиросой.
— Ладно! — жестко, словно обрубая все сомнения, махнул рукою Арсенин. — Насколько я вас знаю, кто бы вы ни были и чем бы ни занимались, бесчестными делами заниматься не станете. А значит, на борту «Одиссея» и в моем сердце вы всегда желанный гость. Жаль только вас одного среди неруси оставлять…