«Генерал Сорви-Голова». «Попаданец» против Британской Империи

— Все как обычно, Всеслав Романович! — ответил Пчелинцев серьезно. — В городе спокойно, местные жители чтят не флаги, а единственно лишь златого тельца, ну а с болезнями все спокойно — летом была вспышка чумы в Александрии, но у нас, слава богу, не единого заболевшего.

— Вот и славно, — улыбнулся капитан. — Пусть команда отдохнет, истосковались люди по берегу. А если русскому матросу официально не дать пар выпустить, он по простоте душевной такое отчебучить может, что только держись…

Вечер того же дня. Набережная гавани Порт-Саида

— И вот шо я ишо вам скажу напоследок, селедки тухлые, — прорычал боцман, глядя на две короткие шеренги матросов «Одиссея», сдержанно перешептывающихся и пересмеивающихся в ожидании волшебного слова «Свободны!» — Викентий Палыч вам свое напутственное слово перед сходом на берег сказал, а я добавлю и, если надобно будет — прям в рыло! До исподнего не пропиваться! А то знаю я вас, оглоедов, щас же по кабакам пойдете…

— А сам-то ты, Артемий Кузьмич, куды направишси? — прервал ворчание боцмана озорной выкрик из второй шеренги. — Ой, не в кабак ли?

— А ен в енту, как яе, в дисгармонь, да нет, в фи-лармонью, мать яе яти, пойдеть, — поддержал кто-то вопрошавшего. — Или в оту, шоб ей пусто было, в бябляотеку! Во!

Дружный хохот из трех десятков глоток, заглушивший продолжение речи двух весельчаков, смолк так же мгновенно, как и возник, когда боцман обвел строй мрачным взглядом.

— Филька! Энто ты никак сумничать решил? — Ховрин безошибочно ткнул прокуренным пальцем в сторону насмешника. — Так вот шо я тебе скажу, паря! Даже если, упаси Хосспыдя, сам архангел Гавриил спустится к тебе из своей душегубки и скажет: «Седни последний день и ты, матрос, пей-гуляй, как твоя душа пожелает!», а ты, шанглот на мудах, все свое добро в кабаке спустишь, я тя даже в чистилище найду и так твою рожу паскудную отрихтую, шо мы потом твою бошку сильно вумную заместо кнехта пользовать будем!

— Да ты не серчай, Артемий Кузьмич, — раздался испуганный голос. — Я ж не со зла, я так, обчество повеселить…

— Тож мне, обчественный старатель нашелся, — буркнул боцман чуть более благодушным тоном. — Так вот, обчество! Один раз скажу — больше повторять не буду! Форменки да сапоги не пропивать! В остальном — как знаете, не дети малые, чай… И вот ишо шо! В драки не встревать! — довольно ухмыльнулся боцман, глядя на оторопевших матросов.

— Эта че, мне в моську кулаком сувать будут, а я, как в Писании сказано, стой, молчи да другу щеку подставляй?! — озвучил Филька повисший в воздухе общий вопрос.

— Эта шоб если кто в морду тебе сунет, шоб потом ты на ногах остался, а не обидчик твой. — Ховрин звучно впечатал кулак в ладонь, внося успокаивающие коррективы. — Шоб потом и ен, и дружки яво внукам своим заповедали, шо неча трогать расейского матроса! А теперича, коли все поняли… Свободны!

Услышав долгожданную команду, строй моментально рассыпался на несколько стаек. То тут, то там звучали шлепки ладонями по плечам, раскатистый смех и зычные голоса, вносившие свои предложения о проведении свободного времени. Впрочем, весь нехитрый репертуар сводился к перечислению достоинств и недостатков портовых кабаков и борделей.

Не зная, как распорядиться выпавшей на сегодняшнюю ночь свободой, Троцкий молча стоял чуть в отдалении от общей толпы и наблюдал, как группы матросов, одна за другой, растворяются в вечернем портовом сумраке.

— Лева! И шо ты застыл, как дюк Ришелье перед своим же памятником? — звучно хлопнул его по плечу Корено. — Если у тебя есть мыслей за артистов и их представление, так я тебе без второго слова расстрою. Цирк Бенелли таки остался до Одессы и не имеет себе изжоги за гастроли! Таки здесь никто, кроме как мы, не мыслей за наш досуг. Так шо снимайся с якоря и следуй за мной в кильватере. Сеня отсемафорил, шо тут за углом есть одна приличная кантина, и мы тудой себе пригласили. Еще тудой себе пригласили Сеня, Василий и Петро.

Понятие «за углом» в данном случае оказалось почти буквальным — через десять минут ходьбы по переулкам, похожим один на другой, словно китайцы в глазах белого человека, компания подошла к одноэтажному каменному домику с фасадом, украшенным потрескавшейся деревянной вывеской, размалеванной в цвет итальянского флага.

Внутри кантину переполняли люди в коротких белых рубахах с отложными воротниками, повязанными широкими синими шейными галстуками, по-видимому, матросы с итальянского крейсера, пришедшего в порт накануне. С трудом найдя свободное место за узким квадратным столом, притулившимся к стене около входа, русские матросы прождали местный аналог полового почти четверть часа и уже собрались уйти, как к столику подбежал запыхавшийся мальчишка в залитом чем-то липким фартуке.