Генерал Власов

Глава III

Политический разворот кругом

15 июля 1942 г. на станции Сиверская Власов попрощался с Марией, которую отправляли на работы. Самого его два фельджандарма под началом лейтенанта Эрнста Штеена сопровождали в Лётцен в Главное командование сухопутных войск (ОКХ).[34]

Во время поездки Власов все больше молчал. Он, судя по всему, пребывал в состоянии глубокой подавленности, хотя и не утратил интереса к происходящему, так как наблюдал за всем очень внимательно. Свое оцепенение он сбросил только во время остановки в Эйдткунене, где проводилась обязательная дезинфекция для очистки от вшей. Толчком послужила группа маленьких девочек в ярких летних платьицах, которые, ведомые воспитательницей, проследовали мимо, распевая песенку. Тронутый зрелищем Власов непроизвольно схватил за рукав сопровождающего. Мирная сценка позволила разогнать царившие в его душе на протяжении последних дней и недель переживания; когда дети прошагали дальше, в глазах его появились слезы. Начиная с этого момента он все больше и больше улыбался. На пути через Восточную Пруссию он, рассматривая поля, деревни, пасущийся на лугах скот, вдруг с явным одобрением воскликнул:

— Германия — хорошо![35]

17 июля Власов с сопровождающими прибыл в Лётцен. Спустя несколько дней генерала отправили в Винницу, где с начала летнего наступления находилось ОКХ и куда перевели лагерь дознания. Учреждение данного института, созданного без ведома высокопоставленных лиц, было одобрено графом Клаусом фон Штауфенбергом, возглавлявшим II отдел административного управления Генерального штаба.

Комендантом лагеря являлся прибалтийский немец, капитан Эгон Петерсон, который славился умением завоевывать доверие вверенных ему пленных. Как и все офицеры в отделе иностранных армий Востока, он выступал против «восточной политики» (Ostpolitik). В лагере обычно размещалось от восьмидесяти до ста особо отобранных пленных, с которыми, по меркам того времени, обращались очень хорошо: генералам предоставлялись отдельные комнаты, тогда как, скажем, полковники обычно жили в одной комнате по двое или трое. При этом все получали положенное в немецкой армии пищевое довольствие.[36]

Власов встретил в лагере и других высокопоставленных офицеров Красной Армии. Вполне понятно, что многие пленные, несмотря на тревогу за будущее, поначалу рассматривали плен как своего рода внутреннее освобождение. Постепенно у Власова возникла тесная дружба с полковником Владимиром Боярским, который, будучи начальником штаба, а позднее и командиром 41-й стрелковой дивизии, попал в плен раненым. Боярский, импульсивный, но умный человек, был фанатичным патриотом России. Он заявлял о своей ненависти к советскому режиму и считал возможным для свержения его воспользоваться немецкой помощью, однако честно предупреждал, что готов сотрудничать, только если целью Германии будет освобождение России, но никак не ее завоевание.

Ему и Власову были отчетливо ясны существовавшие возможности для свержения режима. Они знали, какие настроения преобладают среди офицеров Красной Армии, и понимали, что большинство из них будет выполнять свой долг. Ситуация могла бы, однако, коренным образом измениться, если бы вместо немцев они оказались перед русским национальным правительством и русской освободительной армией, которая имела бы основания притязать на право представлять национальные интересы России.

После такого рода обсуждений 3 августа 1942 г. они подготовили меморандум,[37] в котором заявляли, что большинство населения и армии с радостью воспримет перспективу свержения сталинского режима — принимая во внимание, что Россия будет рассматриваться (Германией) как равноправный союзник. Для достижения данных целей они предлагали организовать «Центр по созданию Русской армии». Только такая освободительная армия, ведущая борьбу за интересы России, позволит избежать опасности быть заклейменными как предатели.

Так или иначе, Власов и Боярский озвучивали мнение, которое высказывалось уже и до них. В ходе наступления в глубь России стало совершенно очевидным, что большинство народа на оккупированных территориях готово сотрудничать с немцами, которых оно воспринимало как освободителей от сталинского террора.