Генералиссимус Суворов

Не радовалась только одна Стеша, камеристка княжны Александры Яковлевны. Злобная и завистливая, она отказалась даже присутствовать на свадьбе, под предлогом нездоровья, и не могла простить княжне Александре Яковлевне никакого щедрого благодеяния, оказанного совершенно посторонней девушке.

— Пять тыщ в приданое отвалила, а меня тряпками пичкает, нет чтобы о своей верной рабе позаботиться, на ветер деньги швыряет… Исполат графу Станиславу Владиславовичу, что чистит ее, урода кривобокого, — злобствовала молодая девушка.

Поля рассказала и ей историю снов княжны Баратовой, но она не была так доверчива, как Михайло.

— Ишь, дуру нашла, так я и поверю, тут не сны, а шашни какие-нибудь завелись, которые Пелагея знает, рот ей пятью тыщами, да волей и замазала, — говорила себе под нос Стеша.

Это озлобление горничной к барыне, не замеченное последней, не ускользнуло от зоркого глаза графа Довудского. Подобное настроение Стеши было ему на руку. Он искал себе в союзники близких лиц к княжне Александре Яковлевне, а на что ближе к ней была ее камеристка, которой, как знал Станислав Владиславович, княжна всецело доверяла.

Граф стал заигрывать со Стешей, и заигрыванья его имели успех, подкрепленный подарками, деньгами и разного рода безделушками. Однажды он ей сунул, уходя из дома, в руку крупную ассигнацию. Стеша догнала его.

— Ваше сиятельство… ваше сиятельство… уж очень много пожаловали, не ошиблись ли…

Граф пристально поглядел на Стешу и на ассигнацию, которую она держала в руке.

— Ошибся-то ошибся, ну да твое счастье… не назад же брать, владей… Может, ко мне забежишь когда, если тебе эта бумажка понравилась… Найдется и другая…

Стеша не замедлила прибежать. Между ней и графом Довудским завязались, таким образом, уже более тесные отношения… Он перестал скрывать от нее свои виды на княжну…

— И на что она вам, ведь кривобокая, еще разрядится — туда-сюда, а то посмотрели бы…

— Не она нужна мне, на что она, когда у меня есть такая, как ты, кралечка… Назло я хочу, унизить ее, чтобы понимала, не смела, швыряться такими людьми, как я… Чтобы век помнила, — объяснял Стеше граф.

— Проучить-то ее следует. Ох, как следует, — согласилась Стеша, которую граф Довудский сумел поставить относительно себя в отношение, исключающее возможность ревности.

— Она знала, что между графом и ею лежит целая пропасть, что граф меняет женщин как перчатки, что для него это — одно баловство. Она была довольна тем, что граф давал ей деньги без счета и вскоре ей не придется завидовать какой-нибудь Пелагее. За помощь относительно княжны Станислав Владиславович обещал ей пять тысяч — именно ту сумму, которую получила в приданое Поля.

— «Получив эти деньги, я будет побогаче ее», — думала со злобной радостью камеристка княжны Баратовой.

— Последняя и не подозревала, что ненавистный ей граф Довудский нашел себе союзницу в лице Стеши, с которой княжна обращалась как с подругой и которую она поминутно одаривала старыми платьями и другими принадлежностями туалета. Княжна считала Стешу самой преданной себе девушкой и даже подумывала дать ей вольную, оставив у себя на жалованье.

— Я сделаю это тогда, когда он приедет, когда все устроится, — рассуждала сама с собою Александра Яковлевна.

— Этот «он» был Николай Петрович Лопухин, это «все» — был брак ее, княжны, с этим избранником ее уставшего от житейских треволнений сердца. Это была любовь по воспоминаниям.

— Когда Лопухин был здесь, она, окруженная поклонниками, с которыми она играла как кошка с мышкою, почти не замечала его, хотя знала, что он любит ее с самого детства, любит любовью, исключающею мысль о ее состоянии, но он был для нее слишком мелок, она еще тогда мечтала о выдающейся партии, о титуле и даже о мужнином колоссальном богатстве.

— Когда же, после трагической смерти брата, она осталась одна, под гнетом угрызений совести, когда все люди вокруг сделались ей противны, она вспомнила о Коле Лопухине и вспомнила, как, вероятно, не забыл читатель, задумавшись о будущем, быть может ожидающем ее счастье, этом луче дивного утра, который должен был рассеять густой мрак окружавшей ее долгой ночи.

— Уединившись в своем московском доме, не уезжая даже летом в Баратово, она стала жить воспоминаниями, и при этих воспоминаниях светлый образ Лопухина все более и более выделялся. Княжна не на шутку полюбила его. Он должен был приехать на днях.

— Война с конфедератами была окончена, и Николай Петрович написал матери, что приедет к ней на побывку.

Все это узнала княжна Александра Яковлевна от старушки Елизаветы Сергеевны Лопухиной, к которой стала заезжать очень часто после того, как мысль о ее сыне стала господствующей в мозгу княжны. Старушка жила одна, окруженная небольшим штатом прислуги, в маленьком деревянном домике в одном из переулков, прилегающих к Тверской улице. Она была вдова, и Николай Петрович был ее единственным сыном. Люди они были далеко не богатые, имели маленькое именьице в Тамбовской губернии, приносящее доход, едва хватавший на скромное существование.